По следу Саламандры
Шрифт:
— С чего ты взял этот бред? — не выдержал Орсон.
— Он смотрит.
— Почему ты так думаешь?
Хиггинс потупился.
— Так с чего ты это взял?
— Он смотрит на меня, когда я отворачиваюсь.
— Что ты несешь?!
— Это правда, сэр.
— Хиггинс, — развел руками Орсон, — это же машина. Поверь мне. Странная, непонятная, диковинная… Но машина. Она не может ни смотреть, ни сердиться. Она может просто ездить. Она даже не в работе. Мотор заглушен и расхоложен. Неужели ты этого не видишь? — Орсон очень хотел бы сам верить своим словам.
Но
— Все так, сэр, — торопливо закивал, соглашаясь с каждым словом, простак, — но она еще и смотрит. Вы сами поймете. Она смотрит на нас.
— Ну хорошо. Если бывает корнуоллский пес, ужасающий Грант–оборотень, то почему же не может быть паромотор–оборотень, так?
— Напрасно вы говорите такие слова, сэр, — запротестовал Хиггинс.
— Обещаю тебе, что постараюсь не прогневать его, — заверил Орсон, хотя самому при упоминании оборотней сделалось в вечернем лесу неуютно. — Можешь поверить, что я просто посмотрю?
— Да, сэр.
— Ты мне веришь?
— Да, сэр.
— Тогда займись установкой шатра, да поживее. Сдается мне, идет гроза.
— Настоящая Дикая Охота грядет, — взглянув на небо в просвете крон, сказал Хиггинс дрогнувшим голосом.
Шеф был решительно не прав, постановил Орсон. К делу нужно отнестись посерьезнее. Он решил на этом успокоиться, но покоя никак не мог достичь.
Он прекрасно понимал, за что Тизл отыгрался на нем, но это было нечестно, как ни посмотри. Антаер из столицы показал себя дельным человеком, и заботился он об интересах дела.
Он не требовал от милиционеров Рэна ничего, что выходило бы за рамки их собственных обязанностей и интересов. Он построил взаимоотношения с неподотчетной ему службой так, что не вмешивался в их часть расследования и не просил подменять его в той части, которую полагалось взять на себя. В отношении сотрудничества он ограничился рекомендациями и предложениями.
И предлагал, соответственно, дело.
Он понравился Орсону.
Именно таким, все замечающим, хладнокровным, но заражающим своей энергией, способным принимать мгновенные безошибочные решения, тут же превращая их в четкие, ясные даже такому типу, как Хиггинс, приказы, и должен быть антаер.
Человек на острие расследования.
Тот, кто посвятил себя распутыванию хитросплетенных житейских загадок.
А еще он должен уметь предвидеть.
Иначе как же он догонит преступника, который, по определению, на шаг впереди? Как предотвратит черные замыслы?
Альтторр Кантор, вне всякого сомнения, предвидеть умел. И это сейчас беспокоило милиционера больше всего. Раз антаер считал, что здесь необходим пост, значит, здесь может что–то случиться.
Орсон и сам чувствовал нечто подобное. Чем ближе было к ночи, тем сильнее становилось его ощущение — что–то не только может, что–то обязательно произойдет.
А к вечеру еще и погода начала портиться.
Душная предгрозовая атмосфера, мрачнеющее на глазах небо, тревожно
Традиция учит восстанавливать покой и порядок внутри себя.
Способов сделать это существует масса, но Орсон выбрал самый простой и доступный. Он решил сосредоточиться на деле.
Он спустился с невысокого, но местами довольно крутого склона в низину, где притаилось массивное мохнатое чудовище, совершенно неразличимое на фоне деревьев и кустов.
Нужно было напрягать зрение, чтобы хотя бы вблизи рассмотреть кингслейер. Силуэт размывался, глазам было неудобно.
Это была машина, стоящая на шести лоснящихся пятнистых колесах, чем–то напоминающих огромных ребристых улиток. Зелено–коричнево–рыжий мех покрывал ее всю, кроме колес и маленьких стекол. Пятна разных оттенков зеленого, коричневого и рыжего так были перемешаны на «шкуре», что ни разглядеть машину, ни хотя бы догадаться о ее подлинных очертаниях было невозможно.
И все же… Как она сюда попала? Деревья обступали кингслейер плотно. Никаких следов. Никакой возможности приехать сюда. Не с неба же она упала. Но ветви над ней, довольно толстые, тоже смыкались плотно. Нет, не с неба.
Непонятно все это…
«Я сначала обошел это… — вспомнил Орсон, что рассказал Хиггинс антаеру, — Потом ногой пнул… За шкуру ее подергал. Шкура крепкая».
Орсон всмотрелся в окошки кабины. Диковинная же штука! Стекла были покрашены в те же цвета, что и «шкура» машины. И как сквозь них смотреть, совершенно не понятно.
Итак, Хиггинс утверждает, что она «смотрит»… Как относиться к этому?
Морда… Вот что. У машины была не кабина, а именно морда. Переднюю часть кингслейера хотелось назвать именно так. Приплюснутая и клиновидная, она смотрела вперед себя, примериваясь к жертве.
Нет, Хиггинс просто пошел на поводу у ассоциации с живым существом. Никак не нужно относиться к его словам.
Раскосые, но подслеповатые, будто сонные, глазки хищника были недобрыми. И привиделось вдруг, как морок, как наваждение, что они вот сейчас прояснеют и хитрый, безжалостный взгляд осмысленно смерит фигуру Орсона.
И что за этим последует?
«А может, там, внутри, кто–то есть? — подумал Орсон. — Ведь такое может быть».
Он передернул плечами и оглянулся на Хиггинса. Тот уже расставил шатер и теперь натягивал тент над входом. Быстро же он управился.
Руки у Хиггинса всегда были умелые. Но, может, это для Орсона, загипнотизированного «взглядом» кингслейера, время потекло иначе?
Действительно! Что там внутри? Орсон остро захотел проникнуть туда, в недра неведомой машины, столь невероятной снаружи, что изучение изнутри сулило неожиданные и чудесные открытия.
Самые невероятные!
Но Хиггинс был прав, это Орсон вынужден был признать, в части того, что делать с этой штукой ничего не следует.
Если кто–то есть внутри, во что верилось с трудом, то он рано или поздно оттуда вылезет. Нужно просто не ослаблять бдительность.