По следу

Иванов Валентин Дмитриевич

— А это? — И Сударев указал жестом руки на хаос в комнате. — Кутите?

— Нельзя же не погулять, — спокойно возразил Клебановский. — Товарищи вчера зашли. День субботний. Городишко здесь маленький, особых развлечений нет. Впрочем, и в этом не выделяюсь. Здесь по субботам выпить в обычае. Иные смотрят — коль не пьет человек, значит, не такой он, как другие.

— Вот что: вы не отговаривайтесь, Клебановский! — прикрикнул Сударев. — И не валяйте-ка дурака — вы не на митинге! Пьете много? Говорите правду!

— В меру пью, в меру.

Не чаще раза в неделю. В будни, на работе — ни капли. Только дома позволяю себе, — солидно оправдывался Клебановский. — Вчера в числе других своего начальника угощал, он остался доволен. За кого вы меня принимаете? Что, не знаю я, — городок маленький, весь на виду, особенно не разгуляешься. Постоянная моя компания — человечка три, от силы — четыре. С ними время и провожу обычно. Ребята хорошие, проверенные.

— Дом этот чей?

— Мой. Законная личная собственность! — с некоторой даже гордостью ответил Клебановский.

— Хорошо. Итак, я остановлюсь у вас. Поживу с неделю, с вашей помощью осмотрюсь. Потом отправимся куда-нибудь в глушь. Ненадолго, дней на десять. Нет, конечно, на меньший срок. За эту неделю нужно подобрать трех спутников из ваших приятелей. Надежных. Есть такие?

— Найдутся.

— Вы мне их поскорее покажете… Вот всё.

— Придется вас прописать. Хоть здесь у нас и просто, весьма даже просто, никаких особых режимов нет, однако же, как говорится, на грех мастера нет, — молвил хозяин.

Сударев достал из бумажника паспортную книжку и передал ее хозяину. Клебановскому не терпелось заглянуть — под каким же наконец именем явился к нему нежданный и маложеланный гость. Сделать это сразу было несолидно, да и Сударев, поднявшись со стула, напомнил:

— Где же мне можно отдохнуть?

Клебановский открыл одну из двух низких дверей во внутренние комнаты дома и пригласил гостя войти.

Крохотная комнатушка с голыми, давно небелеными стенами имела скромнейшую обстановку: два стула, тумбочка, этажерка и узкая кровать, кое-как покрытая серым одеялом. На ней лежали две подушки в мятых, несвежих наволочках. Клетушка имела убогий и какой-то нежилой вид. Но и здесь таким же кричащим контрастом, как в первой комнате, смотрели со стен четыре хорошие картины: три русских пейзажа, опять в манере XIX века, и альпийские луга…

— Сию минуту достану белье, — сказал Клебановский и вышел.

Сударев повесил пальто на спинку стула, положил портфель на сиденье и подошел к этажерке. Там лежали центральные и местные газеты, десятка два книг — все политического содержания. Тут же нашлись «Краткий курс истории ВКП (б)» и брошюры с докладами и решениями последнего съезда партии. Многочисленные пометки цветными карандашами, загнутые углы и закладки свидетельствовали, что книгами часто и усердно пользовались.

— Почитываете? — бросил Сударев вернувшемуся Клебановскому.

— Э, нет, — возразил тот с чем-то вроде усмешки, — изучаю! Как же, без этого нельзя, не обойдешься. Авторитета

не будет. На работе — политкружок. Приходится готовиться. Заглядываем в источники, подковываемся цитатами. Я активист, делаю доклады, когда доходит очередь. А вы говорите — пью, — кольнул он Сударева. — Пьян да умен — два угодья в нем.

Холодно, без выражения, взглянул Сударев на Клебановского, который, не выпуская из рук принесенного постельного белья, ответил на взгляд гостя чуть заметной усмешечкой: знай, мол, наших… Он совершенно оправился от пережитых волнений, и Судареву показалось, что в выражении лица хозяина было даже что-то вызывающее.

— Так, так. Это хорошо, — одобрил Сударев занятия Клебановского. Бросив на этажерку кепку, он уселся на свободный стул.

Когда хозяин застелил постель, гость сбросил пиджак, развязал цветной шелковый галстук, расстегнул сорочку и стащил ее.

— Дайте умыться!.. — сказал он, нарочито избрав форму приказа.

Нагнувшись в сенях над тазом — он отказался мыться над грязной раковиной водопровода в доме, — Сударев крепко тер и мылил толстую шею, мохнатые плечи и сильные руки, тоже густо заросшие волосами. Сударев принадлежал к числу тех относительно низкорослых мужчин, которые сразу выигрывают, раздевшись: мощное телосложение атлета заставляет забыть недостаток роста.

Клебановский подавал воду гостю и то и дело бегал к крану с пустым кувшином. Кончив мыться и крепко растирая тело полотенцем, Сударев сказал:

— Вечером нужно будет сходить за вещами. На вокзал.

Клебановский смолчал. Сударев остановился в первой комнате и спросил:

— А где вы обычно сами спите?

— Там. — И Клебановский указал на комнату, отведенную гостю. — Уступил вам мою спальню по долгу хозяина, — добавил он с некоторым достоинством.

— А это вам зачем? — Сударев указал на картины.

— Люблю, — ответил Клебановский. — Надо же человеку что-то любить. Вот собираю по случаю. Удается взять недорого — беру.

— Но это дорогие картины, странно видеть их у вас, — заметил Сударев.

— Э, пустое. Никто в них не понимает. Вы первый заметили, — оправдался Клебановский. — Другие просто говорят — развесил картинок, чтобы клопов разводить.

— Да-да, — неопределенно протянул Сударев.

Они вошли в комнату, приготовленную для гостя. Клебановский остановился у двери.

Усевшись на кровать, Сударев сказал:

— Вот что, дорогой мой и почтенный товарищ! Память у вас плохая.

— С чего вы взяли. Разве можно забыть… — с раздражением и с тоской ответил Клебановский.

— А вот вижу. Вы начинаете забывать. И забываетесь!

— Ничего я не забыл! — резко возразил Клебановский.

— Врете! — возвысил голос Сударев. — Увертываетесь? Ах, так! Ну, я вам напомню… Да садитесь же! Чего вы торчите столбом, как тогда, в калитке?

И Сударев начал говорить, слегка подавшись к усевшемуся против него Клебановскому: