По ступеням «Божьего трона»
Шрифт:
С перевала открылся величественный вид на обширную котловину длиной до шести километров, шириной до полутора километров, обставленную с трех сторон – востока, юга и запада – скалистыми горами, местами переходящими своим зубчатым гребнем за линию вечного снега. Только спустившись в эту котловину, я убедился, что перед нами дно не так давно высохшего моренного озера, которое и у китайцев носит соответствующее название – Хай-цзи, что, по-видимому, значит озерное место, урочище.
Спуск с перевала Шу-ба-чо был и положе, и короче подъема. Вершина его была лишена растительности, но далее стали попадаться площадки, поросшие кипцом и, как мне теперь помнится, Potentilla fruticosa. Сойдя к грубо, в виде пирамиды, сложенному памятнику на дне бывшего озера, мы круто повернули на северо-северо-восток и, пройдя в этом направлении пять километров, достигли
На всем пройденном пространстве дно озера представляло совершенно выровненную поверхность мелкого желтовато-серого песка, местами влажного и поросшего мелкой осокой, местами же сухого и бесплодного, из-под которого кое-где торчали огромные валуны плотного серого известняка. По середине лениво строила свои воды, широко разлившись на рукава, небольшая речка, которая сбегает сюда с снеговой горы на юге по ущелью, по-видимому, некогда также служившему ложем для ледника. Часть ее вод поглощается песком котловины, часть уходит под камни первой морены, после чего вновь вырывается наружу из-под широкого вала последующей морены, образуя правую вершину речки Вань-сао-хэ.
Подъем на первую, а по времени образования – последнюю морену, сложенную из огромных валунов известняка, серого сланца и плотного зеленовато-серого песчаника, находится в ее западном краю, в том месте, где с нею сходится вал из камней, принятый мною за остатки боковой морены. Здесь, т. е. на абсолютной высоте 11650 футов (3550 м), появляется первая древесная и кустарниковая растительность, сопровождающая затем речку Вань-сао-хэ на всем ее протяжении до входа в гранитные щеки. Поверхность морены крайне неровная, так как рыхлые отложения не успели еще заполнить промежутков между каменными глыбами, которые и торчат здесь отовсюду своими выветрившимися фиолетовыми боками, резко выделяющимися на ярко-зеленом фоне сочной травы. Спуск с нее крут, но короток, после чего дорога идет по забросанному щебнем и валунами лугу вдоль берега небольшого, но глубокого резервуара, отличающегося необыкновенно красивым темно-голубым цветом воды. Северным берегом этому озерку служит вторая морена, столь же значительная, как и первая; затем следует еще две морены, из коих третья возвышается над четвертой, т. е. северной, самой древней, по крайней мере метров на 90; и наконец тропинка уже сбегает в ущелье помянутой речки Вань-сао-хэ, откуда пройденный ряд каменных барьеров, послуживших некогда плотиной для озера Хай-цзи, выглядит глубокой седловиной высокого хребта широтного простирания.
Ущелье Вань-сао-хэ, вымытое в зеленоватых и серовато-лиловых песчаниках и сланцах, остается весьма узким на протяжении первых четырех километров, где речка бурливо несется среди крупного щебня и валунов, которыми, впрочем, усыпано также и все дно ущелья, притом до того густо, что местами тропинка совсем исчезает под камнем. Травы оказались здесь дочиста вытравленными, равно пострадал и кустарник (Rosa, Rhododendron, Cotoneaster, Lonicera, Salix, Rubus, Potentilla), от которого остались кое-где одни лишь голые прутья. Мы догадались, кто здесь хозяйничал, когда вышли в циркообразное расширение ущелья, в котором застали до сорока яков, пасшихся под присмотром тангута. В этом пункте проводник предложил нам остановиться, но луг был тут до такой уже степени загажен скотом, что мы решили искать лучшего места для бивуака.
Впереди нам предстояло вновь втянуться в ущелье, на этот раз в горах, сложенных исключительно из гранитов.
Эти горы представляют до такой степени резкий контраст с только что пройденной частью Нань-Шаня, что невольно напрашивается мысль, что они являются вполне чуждым ему элементом.
Простирание этой гряды, отделенной от весьма здесь пониженной части Ци-лянь-Шаня глубоким логом, в котором струится небольшой приток Вань-сао-хэ, – NW – SO [северо-запад – юго-восток]; как далеко тянется она на запад – мне неизвестно, но думаю, что видел крутой конец ее к востоку от речки Линь-шуй; к западу же от этой последней, хотя и отступя несколько к северу, вновь поднимается гора Вань-сы-Шань (у Лочи – Uon-szu-schan), устанавливающая, может быть, орографическую связь между описываемой гранитной грядой и горами Хэй-шань, относимыми мною, как уже известно читателю, к горам Бэй-шаньской системы.
При этом здесь обнаружилось бы явление, аналогичное тому, которое
Правда, эти хребты, как и горы Хэй-шань, В. А. Обручев относит к Нань-шаню, а не к Бэй-шаню; однако, в своем последующем труде «Центральная Азия, Северный Китай и Нань-шань» он не отрицает топографической связи между горами обеих систем [227] .
227
Цит. соч., II, с. 163. (Примеч. Г. Е. Грум-Гржимайло).
Прежде чем вступить в гранитное ущелье, мы с правого берега речки должны были перейти на левый и, пройдя им под нависшими скалами желтовато-розового крупнозернистого гранита несколько десятков метров, вновь перешли на правый ее берег против того места, где розовый гранит сменился сероватым, мелкозернистым; но далее он вновь стал красновато-розовым и крупнозернистым.
На всем этом протяжении (около трех километров) дорога оказалась каменистой, тесное ущелье и русло речки – засыпанным щебнем и крупными отторженцами, растительность – очень скудной, степной, частью уже выгоревшей и поблекшей, в особенности на лишенных тени террасах, где, сверх кипца и Avena sp., я заметил полынь, Statice, Zygophyllum, Aster, Oxytropis и Caragana; еще ниже стали встречаться чий (Lasiagrostis splendens) и Eurotia ceratoides.
Для остановки мы выбрали площадку, поросшую еще достаточно свежей травой, близ небольшой постройки, служившей когда-то пикетом. Здесь мы впервые почувствовали, что выходим из гор: было не только тепло, но и жарко; в воздухе тишь, на небе ни облачка, тени – нигде. Но мы ее и не искали. Мы радовались теплу и с особым наслаждением подставляли свои спины под горячие лучи нестерпимо блестевшего солнца. Наконец холод и другие невзгоды пути – достояние уже прошлого, впереди же – по крайней мере дней десять отдыха и жизни хотя и в китайском, но все же городе… И мы принялись энергично готовиться к вступлению в этот город, ради чего затеяли и бритье, и стрижку, и даже стирку белья.
На следующий день мы продолжали наш путь по ущелью, которое до самого устья оставалось узким, скалистым, бесплодным. Дорога раз двадцать перебегала здесь с одного берега на другой и то шла руслом реки, то взбиралась на скалы и усыпанные щебнем террасы. Везде она была одинаково скверна, так как и там и тут приходилось идти по крупному щебню – с той лишь разницей, что в одном месте он был закреплен в грунте, а в другом свободно ходил под ногами.
На 12-м километре от ночлега ущелье, сложенное здесь из розового крупнозернистого гранита, вдруг раздвинулось, и мы вновь перед собой увидели давно уже как будто забытую картину: уходящую в волшебную синь дали, плоскую, усыпанную черной галькой, серую, неприветливую пустыню, по которой изумрудно-зелеными пятнами разбросаны были крошечные оазисы.
И душно в ней и жарко; после недавно испытанных холодов даже чересчур жарко. В воздухе тишина; только далеко-далеко впереди пробежит пыльный вихрь и упадет так же вдруг неожиданно, как поднялся. Солнце блещет ярко и своим отраженным светом режет глаза. На небе тихо плывут редкие облака, за которыми начинаешь уже следить жадным взором: не набежит ли которое-нибудь из них на солнце хоть на минуту, хоть на мгновение, так как только летом в каменистой пустыне человек научается познавать, каким врагом всего живущего могут стать подчас интенсивные солнечные лучи. Не даром же бог солнца Ваал-Шамаим (Мелькарт, Молох) у хананейских племен был богом жестоким, карающим, требующим заживо сжигаемых человеческих жертв; в их представлении он даже сам сжигал себя в течение знойного лета, возрождаясь вновь только весной – вот до чего выродился поэтический солнечный миф в распаленной зноем каменистой пустыне. В ней все мертво… все высохло… нет жизни. Впрочем, впечатление это обманчиво. Она тут, эта жизнь, но притаилась, замерла под жгучими лучами солнца, и на мгновение ее будит шумное движение каравана: прыскают в стороны кузнечики, срывается быстрая ящерица и важно и медленно уходит с дороги черный неповоротливый жук.