По ступеням «Божьего трона»

Грум-Гржимайло Григорий Ефимович

Караван, стой!..

Мигом все лишнее из одежды снимается, свертывается, приторачивается к седлу, и мы остаемся в одних летних рубашках.

Сперва как будто и облегчение, но вскоре и эта одежда становится в тягость… А солнце жжет все сильнее и сильнее. Лошади уже в мыле, собаки бегут, высуня языки, тщетно ища защиты от зноя в короткой тени, бросаемой лошадьми… И вот наступает, наконец, тот период в движении каравана, который можно начать томлением по станции, ибо иных уже вопросов, кроме – «скоро ли станция?», из каравана не раздается. А где же скоро, когда мы, оставив вправо от себя речку Вань-сао-хэ с расположенными вдоль нее мельницами и редкими фанзами, свернули прямо в пустыню и бредем в направлении, где решительно ничего на горизонте не видно.

На первых порах еще попадались нам сухие арыки, развалины фанз, но и эти остатки культуры остались у нас теперь позади, и перед нами раскинулась ровная, как ладонь, безотрадная, серая степь, где глаз отдыхает лишь на изредка кое-где растущих сизо-зеленых кустах бортекена. (Nitraria Schoben L.).

Наконец, перед нами как-то вдруг развернулся оазис Цюн-цзы. Мы вышли здесь на дорогу в Су-чжоу и стали бивуаком на поле, близ гумна порядочной на вид фанзы. Ее хозяин встретил нас с распростертыми объятиями. Еще бы! Хлеб был уже убран, потравы быть не могло, а между тем после нас ему должен был остаться помет шестидесяти караванных животных, что при весьма ограниченном количестве содержимого в местных китайских хозяйствах скота представляло ценность не малую.

На следующий день мы поднялись с рассветом и, живо собравшись, тронулись к Су-чжоу, до которого нам оставалось еще без малого километров шестнадцать.

Первые семь километров дорога шла по оазису, затем пересекла небольшой участок глинисто-песчаной пустыни, поросшей кустами Reaumuria soongorica, гребенщика и бортекена, и, наконец, вышли на широкий сай речки Линь-шуй, среди коего, на мели, виднелись какие-то постройки. По ту сторону этого сая мы уже вступили в пределы Су-чжоуского оазиса и, пройдя им около четырех километров, свернули вправо, обогнули развалины дунганского города и вышли на болотистый луг, на котором, в виду городских стен, и остановились.

Увидел ли нас сам Сплингард, дал ли ему кто-нибудь знать о нашем прибытии – теперь не помню, но только не прошло и десяти минут, как его посланный явился звать нас на завтрак.

И вот мы снова среди его милой семьи, которая встретила нас горячими рукопожатиями и приветливыми улыбками.

Какой это был для нас радостный день! Да и для нас ли одних? Я искренно убежден, что радость встречи была обоюдной. Однако и в доме Сплингарда нашелся человек, на которого наши оживленные лица, видимо, произвели неприятное впечатление. При нашем появлении он неохотно приподнялся и, обменявшись поклоном, немедленно покинул двор, в котором мы все столпились.

– Кто это?

– Французский путешественник Жозеф Мартин (Joseph Martin).

Тот Жозеф Мартин, который месяцев пятнадцать спустя так печально окончил дни свои в военном госпитале г. Нового Маргелана.

Он заболел еще в Лян-чжоу-фу, больным приехал в Су-чжоу и теперь переживал здесь настолько мучительные для своего самолюбия дни, что намеренно искал полного одиночества. Вот что рассказал он нам впоследствии, когда мы ближе сошлись, о своих злоключениях.

Вернувшись во Францию из своего путешествия по Восточной Сибири, где он посетил малоисследованный район Якутской области (северо-западные склоны Станового хребта), он задумал совершить новое путешествие, на этот раз по Китаю. Убаюканный обещанием, что средства, достаточные для осуществления этого предприятия, будут ему впоследствии высланы, он приехал в Россию, где в судьбе его принял горячее участие генерал-лейтенант Стебницкий, не замедливший снабдить его инструментами и рекомендательными письмами; сверх того, он же выхлопотал ему и небольшое денежное пособие. С этими ничтожными средствами и надеждой, что обещанная сумма будет ему своевременно выслана, он и начал свое путешествие. Затем в Парижское географическое общество он писал неоднократно, и теперь в Су-чжоу выжидал результатов этих напоминаний.

– Вы

знаете, – говорил он нам, – что подчас я впадаю в отчаяние. Мне кажется, что я и болен потому только, что меня мучает сознание, что я поступил как мальчишка, бросившись в авантюру с таким легковесным багажом, как обещание… Я исчерпал все ресурсы, обращался ко всем тем, кто мог мне помочь, и теперь у меня осталась одна лишь надежда на помощь герцога Шартрского.

Накануне нашего отъезда из Су-чжоу он отдал нам визит. На этот раз, против обыкновения, он был разговорчив и сообщил нам много интересного о пройденном им пути по Китаю, через города Пекин, Юй-чжоу, Ин-чжоу, Шань-ин-сянь, Со-чжоу, Шэнь-чи-сянь, Кэ-лань-чжоу, Син-сянь, Юй-линь-фу, Ми-чжи-сянь, Суй-дэ-чжоу, Ань-дин-сянь, Ань-сай-сянь, Бао-ань-сянь и далее вдоль предгорий Лу-гуань-лина до г. Бин-ян-сяня и через города Янь-ча-тин и Лань-чжоу-фу в Лян-чжоу-фу.

– Ну а теперь куда же вы намереваетесь идти?

– Будь у меня достаточные для сего средства, я попытался бы через Куку-нор, Цайдам и Кам проникнуть в восточную часть Сы-чуани, ну а теперь приходится выбираться кратчайшим путем из Китая.

– В таком случае вам представляется прекрасный случай добраться до границы, присоединившись к нашему каравану.

– Нет, друзья мои, с вами я не пойду, так как это значило бы свести на нет все мое путешествие. У меня иной план: идти через Са-чжоу и Лоб-нор на Хотан, дабы повторить путь Марко Поло.

И он, действительно, тронулся в этот путь и, как известно, благополучно прибыл в Хотан, где в июне 1891 г. встретился с другим французским путешественником Гренаром. Его организм не выдержал, однако, всех трудностей исполненного лишений пути. Совсем больным добрался он до г. Нового Маргелана [228] , где и скончался в [русском] военном госпитале в начале зимы 1891 г. [229] О судьбе его дневников и коллекций, кроме ботанической, мне ничего неизвестно.

228

Ныне Фергана (Узбекистан). (Примеч. ред.)

229

Г. Е. Грумм-Гржимайло ошибается. Дата смерти Жозефа Мартина – 23 мая 1892 г. (Примеч. ред.)

Я привел свои воспоминания о Жозефе Мартине в видах пополнения того немногого, что известно о последних днях этого отважного путешественника.

В Су-чжоу мы застали письма с родины и 600 руб. (270 лянов на китайское серебро по тогдашнему курсу), переведенных нам Зоологическим музеем Академии наук через кульджинского дао-тая. Эти деньги значительно облегчили нам нашу задачу довести экспедиционный отряд до Джаркента без особых лишений; тем не менее мы все же не избегли необходимости продать в Су-чжоу запасные ружья и револьверы, некоторые инструменты и утварь, без которой мы так или иначе могли обойтись. Все это в совокупности дало нам еще около 50 лянов серебра. Затем было решено переформировать караван и продать одну из наших лошадей, силы которой были подорваны предшедшей тяжелой работой.

Как уже известно читателю, в г. Хами мы оставили часть наших коллекций, а в Су-чжоу, сверх коллекций, и некоторые предметы экспедиционного снаряжения. Собранное вместе, все это должно было составить с амбалажем груз по крайней мере 12 лошадей. Завести этих последних было решительно не на что. И вот, по совету Сплингарда, мы подрядили две китайские арбы, сложили на них все громоздкое, все ненужное и под присмотром старика Николая и джигита Ташбалты отправили большой дорогой в Хами, а сами двинулись туда же налегке верблюжьей тропой; но о подробностях нашего выступления из Су-чжоу – до следующей главы, а теперь я перехожу к краткой характеристике климата пройденной нами горной струны за вторую половину лета, с 16 июля по 26 августа.