По таёжным тропам. Записки геолога
Шрифт:
Осенью 1933 года я проходил по этим местам, возвращаясь с полевых работ. За это время облик тайги сильно изменился. Появилась масса небольших поселков, разбросанных вдоль строящейся автодороги. Везде, как муравьи, копошились люди с тачками, лопатами, пилами и топорами, и четкая линия шоссе, пока еще вчерне, но вполне зримо, прорезала тайгу широкой лентой. Вдоль дороги протянулась линия свежих белых столбов телефонной связи.
Вечером 14 мая мы прибыли в Оротукан, где находилось Горное управление. Начальник управления М. С. Краснов отсутствовал.
Его заместитель — наш старый знакомый Миша Лунеко — встретил нас
Больше всего нас беспокоил вопрос — успеем ли мы до наступления ледохода перебраться на противоположный берег Колымы. Нам сообщили, что Колыма еще не тронулась, но до вскрытия ее остаются считанные дни, а быть может даже часы.
По Оротукану, почти во всю его ширину, с шумом бежала верховая вода, а так как зимняя дорога переходила с одной стороны на другую, то нам неоднократно приходилось переезжать его. Вода местами доходила лошадям почти до брюха.
Проехав километров 12, мы с удовлетворением увидели, что опередили движение воды. Сухое русло Оротукана лежало перед нами, покрытое белой пеленой снега. В пути нам пришлось немного задержаться, чтобы дать отдых уставшим лошадям, и к Спорному мы подъезжали вечером.
Только мы перебрались на противоположную сторону Оротукана по сухому, покрытому льдом руслу, как вдруг услышали какое-то всхлипывающее бульканье. По руслу, журча, побежали сначала струйки, затем потоки и, наконец, каскады воды, которые в несколько минут превратили сухое русло в бурный бушующий поток. Вода все же нагнала нас.
Расторопный Сыромятников успел к нашему приезду подготовить олений транспорт, и рано утром 15 мая мы выступили в дальнейший путь.
Идти пришлось целиной, торя дорогу по раскисшему снежному покрову. Мы шли цепочкой, с трудом вытаскивая ноги из кисельного месива талого снега. За нами, хрипя и задыхаясь, тащили нарты худые измученные зимними грузоперевозками олени. Солнце обливало все потоками жарких лучей, и некоторые из нас шли раздетые по пояс.
Мы спешили изо всех сил, но все же когда утром 17 мая подошли к Колыме, то увидели, что она уже вскрылась. Пришлось сгрузить вещи на берегу, разбить палатки и, отправив обратно оленей, искать выход из создавшегося положения. Он был только один: как-то добраться до Хатыннаха и просить Краснова помочь нам перебросить груз конным транспортом.
Напротив нашей стоянки находился ключик Бюченнах, в устье которого виднелось несколько небольших бараков — там ранее велись старательские работы. Сейчас здесь находилось только два или три человека. Самое главное, что у них была лодка. После небольшого производственного совещания было решено, что я с Успенским отправлюсь на Хатыннах договариваться с Красновым.
Так мы и поступили. На небольшой утлой лодчонке, которую нам любезно перегнал один из обитателей Бюченнаха, мы переехали на противоположный берег Колымы и быстро зашагали по раскисшему зимнику, идущему на Хатыннах. На другой день мы уже были на месте.
Краснов встретил нас очень тепло и быстро организовал конный транспорт. Через несколько дней все было переброшено на Хатыннах. Первый этап пути был благополучно завершен.
Началась сложная процедура подготовки ко второму этапу. Она проходила с большими шероховатостями. Несмотря на старую дружбу и теплые
Объективно рассуждая, винить его было не за что. Он сам во всем испытывал острый недостаток, а ему надо было в кратчайший срок наладить золотодобычу в совершенно новом районе. Нам, однако, от этого было не легче.
Ссылаясь на то, что в — полевые партии все необходимое заброшено в достаточном количестве, он выдал нам на дорогу месячный паек продуктов по очень скромному рациону и кое-какое снаряжение и оборудование в дополнение к тому, что мы сумели получить в Магадане. Больше всего я был рад, что получил от него хорошего промывальщика с забавной фамилией Кулеш.
Теперь я был спокоен. Имея прораба и промывальщика, я по существу имел зародыш полевой партии, которая при необходимости могла начать работу в любых условиях.
В хлопотах и оборах время проходило быстро и незаметно. Все мы с нетерпением ожидали дня отъезда. И вот наконец он наступил.
Мы покидаем Хатыннах
9 июня мы распростились с Хатыннахом и отправились в далекий неведомый путь. Проводником у нас был якут Винокуров. Он собирался вести нас несколько странной дорогой через Дусканью — Уйкан. Это значило, что нам придется спуститься вниз по Дебину, перевалить через один из притоков Колымы и подниматься вверх по Колыме до Оротука.
Получилось примерно такое положение, при котором из Москвы в Ленинград надо было бы ехать через Курск. Винокуров уверял, что другого пути для лошадей нет и что даже, продвигаясь таким путем, наши лошади будут страдать от плохих кормов. Нам приходилось верить ему на слово, хотя и обидно было делать такой огромный крюк.
Мы ехали втроем — я, Успенский и промывальщик Кулеш. В нашем распоряжении было 9 лошадей, невзрачных, тощих, слабых. Выехали мы часов в 11 дня и, проехав 18 километров вверх по Хатыннаху, вынуждены были остановиться: исчез Успенский. Он накануне подвыпил, но в момент отъезда был как будто в норме, принимал деятельное участие в погрузке и вместе с нами тронулся в путь. Потом он свернул в сторону и на мой вопрос, куда он направляется, бодро ответил, что идет на рацию послать домой телеграмму и скоро догонит нас.
Поскольку вверх по Хатыннаху шла только одна, хорошо протоптанная тропа, я не беспокоился, что его долго нет. Но вот мы дошли до перевала. Тропа раздвоилась. Хорошо, что поблизости нашлась полянка с кормом для лошадей. Мы остановились передохнуть. Прошел час, другой, третий — Успенский не приходил. Я не на шутку встревожился. Кто-то из партии Котова, шедшей вместе с нами, сказал, что, когда он отправлялся «на рацию», то из кармана у него торчало горлышко бутылки.
Пришлось идти в поселок выяснять, что случилось с моим прорабом. Добрался я туда только к часу ночи, так и не встретив по пути Успенского. Из расспросов я узнал, что Успенский ушел вскоре после нас. Топограф Лауткин, возвращаясь с работы, видел его километрах в четырех от поселка, барахтающегося в грязи около одной из шурфовочных линий. По словам Лауткина, Успенский не показался ему слишком пьяным. Он даже поздоровался с ним и сказал, что идет догонять транспорт, а свою странную позицию объяснил тем, что поскользнулся и упал около шурфа.