По таёжным тропам. Записки геолога
Шрифт:
Свое ружье я отдал Успенскому, поскольку, по словам Дронова, район исключительно беден зверем и дичью.
Курбелях оказался не в 5, а в 18 километрах от лагеря Гаврилова. До его устья я добрался только к 7 часам вечера. Палатки около устья не оказалось.
Километрах в трех выше по Аян-Уряху, на той же правой стороне, виднелась отчетливо выраженная долина какого-то большого ручья.
Подумав немного, я решил дойти до него — чем черт не шутит? Быть может, Успенский не заметил Курбеляха и прошел дальше, тем более, что ему было дано твердое задание подняться вверх по Аян-Уряху до первого правого
Пройдя эти три километра, я вышел на широкое заболоченное пространство в устьевой части ручья, но никаких следов Успенского не обнаружил. Пришлось поворачивать обратно. На душе было немного грустно при мысли, что предстоит долгий голодный путь назад. Утром мы напились чаю, а уходя из лагеря, я только слегка подзакусил, в надежде основательно покушать в устье Курбеляха.
Подтянув потуже ремень и напившись водички, я отправился в обратный путь. Солнце давно уже закатилось, и только на западе, постепенно тускнея, раскаленными углями тлели края багрово-темных облаков. Часы показывали 11 часов ночи, но идти можно было довольно свободно, так как полной темноты еще не было. Я быстро шел по галечным отмелям Аян-Уряха, русло которого состояло из многочисленных мелких проток. Не верилось как-то, что эта мелкая речушка есть не что иное, как один из истоков могучей реки Колымы.
Ночь была теплая, душная. Комары с назойливым завыванием тучей неслись сзади, нещадно кусая за руки. Время тянулось томительно медленно. Чертовски хотелось есть, а до лагеря было еще далеко.
Вдруг на обширной, покрытой травой поляне, я увидел Карьку — одного из наших коней, которые должны были отправиться в маршрут с Успенским. Других коней, однако, нигде не было видно. Карька мирно пасся, и я, с одной стороны, был рад добраться до своих, а с другой, досадовал на Успенского за его нерадивость.
Когда до Карьки осталось шагов тридцать, я невольно обратил внимание на его странное поведение — он как-то неуклюже продвигался вперед, тыкаясь головой из стороны в сторону. Подойдя к какой-то коряжине, он вдруг бодро встал на задние ноги, а передними начал трясти корень коряжины. Лошадиный облик сразу слетел с него, и Карька превратился в огромного черного медведя, который был полностью поглощен своими медвежьими делишками. Стоял он ко мне боком и стрелять в него было бы удобно, но — увы! — ружья у меня не было, а жалкий нож, висевший у пояса, отнюдь не был оружием, пригодным для защиты от возможной медвежьей агрессии.
Поэтому без долгих размышлений я решил благоразумно ретироваться, не выдавая своего присутствия. Ретирада совершилась благополучно, хотя и сопровождалась немым диалогом. Одна часть моего существа беззвучно, но внушительно беседовала с другой. — «Ага, голубчик, сдрейфил», — говорила она. — Почему ты не крикнул или не засвистал, чтобы обратить медведя в бегство?» — «Да, — оправдывалась другая, — закричи, а он вдруг бросится на тебя, что ты тогда будешь делать?». И другая часть опасливо оглядывалась назад.
«Струсил, струсил, струсил!», — высунув язык, дразнилась первая. Однако вторая быстро шагала вперед, не обращая внимания на назойливые приставания первой, и вскоре я был уже далеко от места неожиданной встречи.
«Не расставайся в тайге с ружьем», — говорит неписаное
Было далеко за полночь, когда проходя мимо устья небольшого ручья, расположенного с левой стороны Аян-Уряха, я вдруг с изумлением увидел нашу палатку. Это, конечно, была чистая случайность, своего рода лотерейный выигрыш — обнаружить в тайге свой движущийся дом, координаты которого тебе неизвестны.
Полотняная дверь палатки была плотно закрыта изнутри. Костер уже потух, и только легкая струйка синеватого дыма вертикально ввинчивалась в теплый неподвижный воздух. Около палатки с сочным, хрумканьем паслись все три наши лошади. Отогнав комаров, я вошел в палатку. Там все спали крепчайшим сном. Можно себе представить, какой веселый разговор произошел у меня с Успенским, который по простоте душевной принял левый приток Аян-Уряха за правый.
Пожар. Встреча с Гавриловым
После вчерашнего перехода я, вероятно, долго бы спал, если бы не солнце, которое так накалило палатку, что пришлось проснуться раньше положенного времени. Выйдя из нее, я увидел в той стороне, где был расположен стан Гаврилова, густое серо-черное облако дыма, высоко поднимавшееся вверх.
Таежный пожар в это время года, когда вокруг, все высохло, может распространяться на большие расстояния. Кто-то из состава партии, как впоследствии выяснилось якутенок-каюр, зажег на речной косе лесной завал, от которого начался пожар в окружающей прибрежной части.
Мы быстро свернули палатку, завьючили лошадей и направились к устью Кону-Уряха. Не доходя километров двух до стана, мы встретили Гаврилова, который, увидев дым пожарища, прервал маршрут и встревоженно направился к стану.
Встреча была теплая и дружественная, хотя до этого мы никогда не видели друг друга. Гаврилов несколько омрачился, когда узнал, что я прислан в качестве начальника партии, но постарался скрыть свое огорчение.
Мы шли по направлению к стану, разговаривая на ходу. Пожар распространялся довольно быстро, так как дул сильный порывистый ветер. Попытки потушить его оказались безрезультатными — нас было слишком мало, а пламя слишком быстро продвигалось по сухой траве и мху. Пришлось отложить тушение до ночи. Часам к одиннадцати вечера ветер стих, на землю пала обильная роса, и, провозившись до четырех часов утра, мы с трудом, но все же одолели огненную стихию, которая оставила после себя мрачное смоляно-черное пятно площадью свыше трех квадратных километров.
Мы долго беседовали с Гавриловым. Как я и думал, бассейн Аян-Уряха выше Эмтегея в золотоносном отношении не представлял интереса. Здесь, по данным Гаврилова, намечалось развитие оловоносности, характер и масштабы которой пока оставались невыясненными.
У меня не выходила из головы мысль об Эмтегее, до устья которого по Аян-Уряху прослеживалась знаковая золотоносность и который сам показывал наличие в его системе признаков золота. Проверка полевых материалов Гаврилова показала, что это вполне грамотный геолог, хорошо знакомый с полевой работой.