По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)
Шрифт:
Ближе других ему был не попавший в «Рубикон» Николай Заболоцкий. Интересен был Александр Твардовский. Об этих двух совершенно разных поэтах, относившихся один к другому с «исчерпывающей враждебностью» (во всяком случае, со стороны Заболоцкого), о впечатлении от общения с ними во время поездки Слуцкий оставил письменные свидетельства — два очерка. Об остальных попутчиках — заметки «на полях».
В Николае Александровиче Заболоцком много было такого, что Борис высоко ценил. Само собой — ценил как большого поэта, автора «Столбцов». Не могла оставить равнодушным судьба Заболоцкого, прошедшего через сталинский ГУЛАГ, на годы отстраненного от поэзии, заброшенного далеко от центра литературной жизни и все
«В XX веке, — начинает свои воспоминания о Заболоцком Слуцкий, — разговоров не записывают, особенно доверительных — в благодарность за доверие. Запоминают разговоры плохо — вся память растаскана впечатлениями бытия. Так что я почти ничего не запомнил из разговоров с Заболоцким. Их было много. Не могло не быть… Одно могу сказать в утешение: больше говорил я. Н. А. больше слушал… Только когда сильно выпивали — так случалось несколько раз, — Н. А. говорил помногу: обдуманное, веское, почти докторальное» [193] .
193
Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 208.
Заболоцкому-сердечнику врачи не разрешили лететь. Пришлось поехать поездом. Сопровождать Н. А. вызвался Слуцкий. Так они оказались наедине в купе международного вагона до Рима и обратно в Москву. Вместе жили в гостиничных номерах.
Впрочем, кое-что запомнилось.
«Запомнилось, как в поле под Равенной Н. А. сказал:
— Здесь мне легко дышится…
Мы никогда или почти никогда не говорили с Н. А. о его темницах… Однажды, к слову пришлось, рассказал, что в коридоре Большого дома по недосмотру надзирателей столкнулся с Диким. Тот успел сказать:
— Чтобы я на них когда-нибудь стал работать!
— А потом вышел, — добавил Н. А., — и сыграл Сталина в кино…
В другой раз, на общий чересчур вопрос о шести лагерных годах: “Ну, как там было?” — он ответил, не распространяясь:
— И плохо, и очень плохо, и очень даже хорошо.
Чтил Мандельштама и с доброй улыбкой рассказывал, как тот разделывал под орех его стихи.
Высоко чтил Хлебникова.
О Пастернаке говорил как-то сверху вниз, впрочем, оговаривался, что близок ему поздний Пастернак — с 1941 года.
Об уме Сельвинского говорил без уважительности.
Раза два с ухмылкой говаривал, что женщина стихи писать не может. Исключений из этого правила не делал ни для кого» [194] .
Слуцкий вспоминает, как томились в Союзе писателей в ожидании машины на вокзал к поезду в Италию.
«Н. А. томился дополнительно. Он забыл папиросы.
В комнату… сунулся невысокий обезьянообразный человек — искал кого-то.
Н. А. так и кинулся к нему — попросил папиросу… Затянулся раз-другой, а потом, блаженствуя, спросил:
194
Там же. С. 210–211.
— Интересно, кто же это был — с папиросами?
Я ответил:
— Ермилов.
Н. А. бросил папиросу на пол, растоптал и нахмурился» [195] .
Беззлобное замечание итальянского поэта Рипеллино, что Заболоцкий похож на бухгалтера
Это дало повод Слуцкому представить нам портрет Заболоцкого. Его лицо, в очках в золотой оправе, «окончательно вырвалось из всех мировых стандартов поэтического лица».
195
Там же. С. 212–213.
«У Н. А., — пишет Слуцкий, — было лицо умного и дельного человека, очень сдержанного. Чувства, эмоции на нем отражались редко… Никаких наружных знаков вдохновения на нем не было. В одежде, всегда тщательной, в прическе, походке — не было ничего рваного, показного, никакого романтизма в смысле темноты и вялости. Молва представляет поэта в виде Владимира Ленского, забывая ироническое отношение Пушкина к своему созданию. В Николае Заболоцком не было ничего от Владимира Ленского. Что же касается бухгалтеров, то это, как правило, люди дельные и точные. На войне из бухгалтеров выходили превосходные штабисты. Фармацевты также люди ученые и по самой сути своей профессии — точные и дельные.
Так что Н. А. мог бы и не обижаться на Рипеллино» [196] .
Сам Слуцкий не был похож на Заболоцкого, но тональность написанного им портрета близкого по духу человека обнаруживает те черты, которые особенно ценил Слуцкий в людях и которых немало было в самом Слуцком.
Очерк «Твардовский» меньше похож на воспоминания о поездке. Скорее это историко-литературный взгляд Слуцкого на Твардовского и его место и значение в советской литературе.
Поэтам, у которых учился Слуцкий, — Сельвинскому, Кирсанову, Асееву и многим другим — Твардовский не нравился. Они искренне не считали его поэтом. Заболоцкий не мог быть в их числе — он был волею партии выброшен из литературы. И все же пути Твардовского — редактора «Нового мира» и полузабытого читателем Заболоцкого скрестились. Вот как пишет об этом Слуцкий.
196
Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 213.
«Друзья Заболоцкого (наверное, Алигер, Казакевич) собрали его стихи и в хорошем 1954 году отнесли их Твардовскому. Караганова им помогала.
Твардовский вернул все стихи, сказав, что ничего и никогда напечатано быть не сможет.
— Кроме, пожалуй, парочки вот этих, пейзажных.
— Все будет напечатано через два года, — сказал Заболоцкий и оказался прав.
Разговор был, по-видимому, столь оскорбителен, что до конца дней своих Заболоцкий относился к Твардовскому с полной и исчерпывающей враждебностью.
Понимал Твардовский, что Заболоцкому в том году было практически нести некуда, что отказывает он не от места на страницах “Нового мира", но от литературы вообще?
Должен был понимать» [197] .
То ли констатируя факт, то ли в оправдание ироничного, а нередко и враждебного отношения Твардовского к современным ему поэтам, Слуцкий писал, что Твардовского ожесточили одинокая молодость, опоздавшее на несколько лет признание, равнодушие мэтров.
«Состояние поэтической профессии оценивал иронически, к коллегам (ко всем или почти ко всем) относился плохо.
197
Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 218.