По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)
Шрифт:
Катастрофа европейского еврейства, гибель миллионов евреев оккупированных областей России, сам «механизм» уничтожения людей только за то, что они евреи, изменили отношение Слуцкого к еврейской теме. Когда осуществляется поголовное уничтожение народа, бессмысленно и кощунственно выделять таких, как Шапиро. Перед смертью все оказались равны. Холокост вызвал стихи такого накала, такой страсти и сострадания, протеста и возмущения, будто Слуцкий воспринял события как крах мира и гибель цивилизации.
Планета! Хорошая или плохая, Не знаю. Ее не хвалю и не хаю. Я знаю не много. Я знаю одно: Планета сгорела до пепла давно.Вместе
В стихотворении «…Теперь Освенцим часто снится мне…» поэт видит себя среди идущих на заклание: «…я взял удобный, легкий чемоданчик. // Я шел с толпою налегке, как дачник…»
Иду как все: спеша и не спеша, и не стучит застынувшее сердце. Давным-давно замерзшая душа на том шоссе не может отогреться. Нехитрая промышленность дымит навстречу нам поганым сладким дымом, и медленным полетом лебединым остатки душ поганый дым томит.Поэт переживал Холокост и как трагедию вселенскую, и как трагедию личную. В этих печах сгорели и его близкие.
Участвовавший во взятии родного Харькова Слуцкий не нашел оставшихся в городе родных:
Я не нашел ни тети и ни дяди, Не повидал двоюродных сестер, Но помню, твердо помню до сих пор, Как их соседи, в землю глядя, Мне тихо говорили: «Сожжены…»В только что освобожденном Харькове он узнал, как убивали его бабку, «маленькую, словно атом», которая кричала немцам и полицаям, ведущим на расстрел евреев Харькова: «“Мой внук на фронте, вы только посмейте, только троньте!” Поэтому бабку решили убить, пока еще проходили городом».
Стихи из этой обоймы, как и множество других стихов Слуцкого, привлекли к себе внимание идеологически-карательных служб. Не ушло от их бдительного ока и стихотворение «Как убивали мою бабку». Л. Лазарев в предисловии к книге стихов Бориса Слуцкого «Без поправок…» (М.: Время, 2006) приводит выдержку из отчета начальника Главного управления Госкомпечати СССР В. Мочалова в ЦК КПСС: «Здесь Слуцкий с национальной ограниченностью толкует, в сущности, о судьбах в годы войны русского и еврейского народов…» [265]
265
Лазарев Л. Во имя правды и добра // Слуцкий Б. А. «Без поправок…» М.: Время, 2006. С. 7–8.
Во всем цикле «еврейских» стихов, написанных в ответ на гитлеровский геноцид, читатель почувствует горечь, боль, возмущение, протест. Но они свободны от призывов к мести, к новой крови и новым мучениям — хотя и не лишены напоминания молодым евреям, «что он еще не кончился, двадцатый страшный век». Написанные более тридцати лет назад, слова эти особенно актуальны сегодня. Они сливаются
Остро переживая гитлеровский геноцид, Слуцкий вместе с тем почувствовал, как прорастают плевелы антисемитизма в родной стране и армии, подпитанные сначала негласной, а потом и почти откровенной государственной политикой.
Об этом свидетельствует стихотворение «Незаконченные размышления» (октябрь — ноябрь 1941 года?). Оно не было опубликовано и стало известно в 1993 году из воспоминаний Виктории Левитиной. Приведем заключительные строки стихотворения:
… И так я родился. Я рос и подрос, А завтра из смрада вагона я выйду на волю и встану в рост: приму на реке оборону. Тоскуют солдаты о смерти моей, а лошади требуют корму. Убьют меня — скажут чудак — был еврей! А струшу — скажут — норма! Я снова услышу погромный вой о том, кем Россия продана. О мать моя мачеха! Я сын твой родной! Мне негде без Родины, Родина!Как соглашательство наших властей с фашистским антисемитизмом воспринимал Слуцкий щербаковскую пропаганду на фронте, обходившую молчанием гитлеровские антиеврейские лозунги. Писать об этом открыто было опасно — и все же в письмах с фронта родным и друзьям прорывался его гнев. Брату он писал о разгуле антисемитизма в Харькове. В другом письме говорится: «Та проклятая штука, о которой ты не дописываешь, в Харькове была распространена даже больше, чем в других местах. Однако, к счастью для нашего народа, это не 100 %, это даже не 50 %, это позорная четверть». Какое горькое счастье! Эзоповская форма этой фразы не могла скрыть потрясения автора размерами антисемитизма — четверть миллионного города поражена этой заразой. Вместе с тем, будучи человеком справедливым, Слуцкий всякий раз подчеркивал гуманизм той большей части советских людей, которые помогали, а если могли, то и спасали, и уж, во всяком случае, сочувствовали евреям. Многие стыдились того, что творят немцы и особенно полицаи. Это прослеживается в стихах — «соседи, в землю глядя, // Мне тихо говорили: “Сожжены…”»; «Из каждого окна // шумели Ивановны и Андреевны, // плакали Сидоровны и Петровны…».
Еще не начинались споры В торжественно глухой стране, А мы — припертые к стене, В ней точку обрели опоры.Это же мы находим и в прозе. В главе «Евреи» («Записки о войне») Слуцкий приводит такой эпизод.
«Осенью 1944 года я был свидетелем двух трактовок еврейского вопроса.
Начальство принимало доклады руководителей политотделов. Один из начподивов, молодой и резвый человек, с глупинкой, доложил, что с целью укрепления дисциплины дивизионный трибунал осудил на смерть двух дезертиров. Когда он зачитал анкетные данные, у меня упало сердце: один из двух был бесспорным галицийским евреем. Пузанов жаловался на армейский трибунал, отменивший приговор. Генерал посмотрел на него государственным и презрительным взглядом:
— Ваш приговор отменен нами, Военным Советом. Читали вы последнее письмо осужденного? Он воюет с начала войны, дважды ранен, и каждый день солдаты говорили ему: “Из всей вашей нации ты один здесь остался”. Эх вы, политики, — закончил генерал, — нашли одного еврея на передовой, да и того хотите перед строем расстрелять. Что скажет дивизия?
Характерно, что Пузанов, возражая ему, говорил о том, что у него много замечательных, прекрасно воюющих евреев…
Я был единственным евреем, присутствовавшим при этой сцене» [266] .
266
Слуцкий Б. А. О других и о себе. М.: Вагриус, 2005. С. 118.