По теченью и против теченья… (Борис Слуцкий: жизнь и творчество)
Шрифт:
«…Гражданин!»:
Говорить по имени по отчеству Вам со мной, по-видимому, не хочется. Это разве мало? Это много. Гражданин! В понимании Рылеева, А не управдома. Я ль буду в роковое время Позорить гражданина сан и чин! Хорошо. Зовите «гражданин».«Про евреев»:
…Я все это слышал с детства, Скоро совсем постарею, Но все никуда не деться От крика: «Евреи, евреи!» НеВстречая проявления антисемитизма по отношению к себе, Борис Слуцкий ведет себя умно, достойно, без страха и, как говорится, «не превышая пределов необходимой обороны».
Вадим Кожинов вспоминает: «Фраерман с глубокой горечью говорил <мне>, что в пределах черты оседлости сложились своеобразные национальное бытие и неповторимая культура, которые теперь, увы, безвозвратно потеряны. Я рассказал тогда же о сетованиях Фраермана близко знакомому мне поэту Борису Абрамовичу Слуцкому, и он не без гнева воскликнул: “Ну, Вадим, вам не удастся загнать нас обратно в гетто…”» [273] Борис Слуцкий, видимо, понимал неуместность серьезного обсуждения проблем черты оседлости в случайном разговоре с таким собеседником, а возможно, и не был готов к обсуждению. В его «деловой» прозе мы тоже не находим ответа.
273
Борис Слуцкий: воспоминания современников. СПб.: Журнал «Нева». С. 537.
Характерный эпизод вспоминает Давид Шраер-Петров:
«Однажды в поезде компаньон по купе слишком увлекся рассказыванием еврейских анекдотов… и все про Сару, Абрама, Рахильку. Слуцкий ему твердо намекает, что пора тему закрывать. Тот ни в какую. Наливает Слуцкому горилку и, хохоча-закатываясь, отвечает: “Да ты ж казак, добрый казак. Ну какой казак отказывается анекдот про жида послушать?!” Слуцкий, ни слова не говоря, надел свой китель с орденами, достал из кармана паспорт… “Читайте!” Тот прочитал: “Слуцкий Борис Абрамович”. — “Дальше читайте!” — “Еврей… Да я ж не разобрался. Извините. Я думал вы казак”. — “Я и есть казак, Иерусалимский казак!”» [274]
274
Шраер-Петров Д. Иерусалимский казак // Борис Слуцкий: воспоминания современников. СПб.: Журнал «Нева», 2005. С. 457.
Кстати, Слуцкий перекрестил Давида Шраера в Давида Петрова. «Возьмите писательское имя, близкое к народу. Вы же русский поэт. Как зовут вашего отца?» — «Петром». — «Вот и отлично. Будете Давид Петров».
Слуцкий пытался уговорить и других молодых поэтов. Кушнеру как-то сказал: «С такой фамилией вас печатать не будут». — «Но у вас ведь тоже еврейская», — возразил Александр Семенович. «Во-первых, не еврейская, а польская. А во-вторых, меня уже знают».
«А как ваша фамилия? Городницкий? Ну, это вообще ни в какие ворота… Мало того что еврейская, так еще и длинная. Такую длинную фамилию народ не запомнит» [275] .
275
Городницкий А. Борис Слуцкий // И вблизи и вдали. М.: Полигран, 1991 С. 366.
Много позже в разговоре с Бенедиктом Сарновым Слуцкий просил передать молодому поэту Володе Файнбергу, стихи которого «снисходительно одобрил (он любил покровительствовать молодым поэтам)», чтобы он «ни в коем случае не подписывался настоящей своей фамилией. Пусть возьмет псевдоним».
«— Почему, Боря? — слегка придуриваясь, спросил Сарнов. Вопрос был провокационный… — Вот вы же ведь не взяли себе псевдонима?
— Мне поздно менять мое литературное имя. Задолго до того, как меня стали печатать, я был уже широко известен в узких кругах. Ну, а кроме того, Слуцкий фамилия не еврейская, а польская. Были князья Слуцкие…
— Да ладно вам, Боря. Князья Слуцкие, может быть, и были, но сегодня-то фамилия ваша всеми воспринимается как еврейская.
— Ну что ж, — сухо возразил Борис. — Если ваш Файнберг полагает, что может играть без ладьи, — пусть остается Файнбергом.
Тут уж спорить было нечего. Сам Борис, безусловно, играл без ладьи. И к тому
На первый взгляд может показаться, что Слуцкий советует поэтам-евреям отказаться от еврейства. Нет: он озабочен тем, чтобы их стих достиг читателя. Он знает, какие преграды преодолевали на пути к читателю его собственные стихи, как они проходили инстанции, продираясь «как рота через колючую проволоку». Понимают ли молодые поэты реалии нашего времени? Своими советами Слуцкий стремится убрать тот первый порог, о который могут споткнуться молодые, проходя в заветный кабинет редактора. Конечно, фамилия не главное — но это как одежка, по которой встречают и нередко решают, отложить ли автора в очередь ожидающих или отвергнуть не читая.
276
Сарнов В. Занимательная диалектика // Борис Слуцкий: воспоминания современников. СПб.: Журнал «Нева», 2005. С. 242–243.
Отношение Слуцкого к псевдонимам было иным, когда псевдонимы литераторов-евреев стали жупелом во время кампании против космополитов. Елена Ржевская вспоминает: «“Правда” подвергла разгрому первую повесть молодого автора — некоего Мельникова. В скобках была приведена подлинная фамилия неугодного сочинителя — Мельман. Борис Слуцкий закрепил за Мельманом-Мельниковым титул “отца русской скобки”. Слуцкий нередко справлялся: “Кто нынче у нас евреи?” И сам уточнял кто. Над кем сгущаются тучи несправедливости, отчуждения, недоверия. Тогда евреями были евреи, и не только они. Задайся сейчас он этим вопросом, назвал бы “лица кавказской национальности”» [277] .
277
Ржевская Е. М. Домашний очаг // Дружба народов. 2005. № 5. С. 56.
Стихи Слуцкого, написанные полвека назад, сохранили актуальность и в наши дни, когда поднимают голос бритоголовые неофашисты и когда в положении вечно гонимых евреев оказались миллионы людей разных национальностей — бывших граждан бывшего СССР. Слова Слуцкого:
Угол вам бы, чтоб там отсидеться, щель бы, чтобы забиться надежно! Страшной сказкой грядущему детству вы еще пригодитесь, возможно… —звучат сегодня как голос нашего современника, пьющего горькую чашу бытия.
Глава восьмая
ЖЕНЩИНЫ
Стихи о Женщине — огромный пласт творчества Бориса Слуцкого. Ни в чем так сильно не выражен лиризм его гражданских стихов, как в стихах о женщинах, о русских бабах. «… Это вечная боль воинственной России — ее одинокие, молча вянущие бабы. А кто до Слуцкого коснулся ее — так чисто, так смиренно? Никто» [278] .
Достаточно вспомнить стихи о солдатских вдовах:
Их пары птицами взвиваются, Сияют утреннею зорькою, И только сердце разрывается От этого веселья горького.278
Прусакова И. Характер и судьба // Нева. 1993. № 11. С. 277.
Слуцкий находит слова оправдания и жалости даже и для тех женщин, жизнь которых исковеркала война, для тех, на кого «Злорадный, бывалый, прожженный // и хитрый // бульвар…» смотрел, как на «шлюху». В стихотворении «Из плена» интонации понимания и оправдания звучат с надрывающей душу силой:
…Мальчики мал мала меньше В тачке лежат притихшие. А толкает тачку женщина, Этих трех мужчин родившая. Поступью походит твердою. Не стыдится, не сутулится, А серьезная и гордая. Мы, фашизма победители, Десять стран освобождавшие, Эту бабу не обидели, Тачку мимо нас толкавшую. Мы поздравили с победою Эту женщину суровую И собрали ей как следует — Сухарями и целковыми.