По ту сторону черной дыры
Шрифт:
– Ну полно, полно, дурехи! – грубоватый тон отца нисколько не оттолкнул девчонок. Они крепче прижались к нему.
– Померла их мать два года тому, – пояснил Ратибор, обращаясь к Олегу Палычу, – надорвалась, бедняга.
– Ратибор, да ты ли это?!? – воскликнул подошедший к ним мужчина, заросший бородой как Карл Маркс.
– Родного брата не узнать, Алексий, так ты воистину, упырь! – смеясь, отвечал старейшина, – стоило оголиться, так я уже чужой тут. Тот, кого назвали Алексием, храбро подошел к брату и расцеловал его в обе
– Босое твое рыло! – проворчал он, – думал, что не свидимся.
– Знакомы будьте, – представил Ратибор майору брата, – сей отрок – брат мой родной. Алексий, а это, братец, мой друг, а зовут его – Олег.
– Будем знакомы, – протянул майору свою волосатую лапу Алексий. Изменили вы братца моего – едва признал. Бабы засмеют – босая рожа, все как с голой задницей.
– Это его истинное лицо, – усмехнулся Булдаков.
Детишки обступили старейшину, трогая ботинки на шнуровке, рассматривали камуфляж, недоуменно щупали еще им неизвестный писк моды – карманы, которые были, к тому же, на липах. Особый восторг вызвала тельняшка.
Внутри БТРа было также неспокойно. Довгалев и Волков обмахивали касками ошалевшего и впавшего в прострацию Мурашевича. Они с Волковым, высунувшись из люка, рассматривали крестьян, когда вдруг Волков почувствовал, что стоит один. Мигом нырнув внутрь, он обнаружил сержанта, распластавшегося на сиденье. На звук он не реагировал, а похлопать по щекам никто не решался, ибо рисковал нарваться на сильный встречный мастера спорта по боксу. Минуты через две раздалось тяжкое «Ох!» Стеклянные глаза Володи приобрели способность видеть.
– Вовка, что с тобой? – спросил с тревогой Андрей Волков.
– Такое чувство, мужики, будто мне попали из гранатомета в лоб! – Волков и Довгалев недоуменно переглянулись, а Володя продолжал:
– Вы заметили, мужики, какие у нее глаза? – на лице его появилось доселе не виданное выражение, – васильковые… – Андрей, видя впервые улыбку на лице сержанта, совсем растерялся.
– Васильковые, – повторил он и, вдруг решив что-то проверить, высунулся из люка. Он увидел, как возле Ратибора стоит русоволосая девушка, и обрадовано крякнул. Повернув голову чуть вправо, Андрей увидел ее снова. Солдат тряхнул головой, но их все равно осталось двое.
– Ах, значит двойняшки, – облегченно пробормотал он, – а не то я уже решил, что у меня крыша поехала. Рядом послышалось чье-то сопение – Мурашевич стоял рядом и пускал слюни.
– Которая из них? – спросил Волков.
– Левая, – мечтательно закрыл глаза Володя и снова улыбнулся. Андрей пробормотал:
– Поздравляю, но как ты их отличаешь? Они же совершенно одинаковые!
– Ну, ты сказал! Дуня – она ведь совсем другая!
– А имя когда успел узнать? – Волков не на шутку встревожился. Только влюбленного приятеля ему и не хватало для полного счастья.
– Услышал! – мечтательно протянул Володя.
– ???
– От нее тепло какое-то исходит…
– Так
– А вдруг она меня испугается? Нет, нужно ждать удобного момента, – он замолчал. Подошел майор Булдаков.
– Так, мужики, тама намечается что-то вроде застолья. Вы с УАЗиком остаетесь пока здесь, а я на БТРе метнусь за командиром. Это займет не более пары часов. Вы уж тут не скучайте!
– Есть! – ответил Волков.
– В УАЗике есть рация. Если что…
– Есть! – повторил Андрей. Булдаков посмотрел на Мурашевича.
– Володя, я тебя не узнаю. Какая муха тебя укусила? – Мурашевич пожал плечами:
– Все нормально, – ответил он.
– Какое там нормально! Видел бы ты свое лицо!
– Ле фам! – тихонько сказал Волков. Володя шутливо замахнулся на приятеля автоматом.
– Понятно, – протянул Булдаков, – и насколько полагает тупой майор, дочка Ратибора. Я вас вполне понимаю, товарищ сержант. На такой ниве я и сам бы не прочь поразмять копытца!
Но, увидев выражение Володиного лица, быстро сказал:
– Но тут я вам не конкурент! Шеф пасует. Только запомни Володя: любовь – это торжество воображения над интеллектом. Хотя, что это я… Помни о приличиях вообще, и о воинской чести, в частности.
Майор забрался в бронетранспортер и укатил. Два солдата с автоматами и УАЗик великолепно вписывались в панораму средневековой деревеньки. Размышляя об этом, Волков хмыкнул. Водитель машины, дремавший на заднем сиденье, при этом открыл один глаз, но тотчас же закрыл его. Мурашевич уютно устроился в теньке и отрешился от грешного мира, размышляя о до сих пор ему неизвестных вещах. Андрей пристроился рядом и принялся негативно влиять на ауру сентиментальности, окружавшую его приятеля.
– А ты, старина, хотел бы, чтобы она сейчас принесла тебе чего-нибудь вкусненького, скажем, яблок?
– Идиот! – Мурашевич зевнул, – какие яблоки в мае!
– Ну, груш, – чувствуя, что несет околесицу, Андрей, тем не менее, не мог уняться. Вдруг он от неожиданности икнул. Володя открыл глаза и обомлел. К ним направлялся предмет их беседы. Пунцовая, как целый куст роз, Евдокия приблизилась к ним, поклонилась и грудным голосом мягко проговорила:
– Батюшка мой вам кланяется и просит откушать с нами, – девушка поклонилась еще раз и убежала. Володя искоса глянул на приятеля:
– Слышь, Андрюха, ляпни что-нибудь про уста сахарные.
– Расслабься, – посоветовал товарищу Андрей.
– Заткнись! – буркнул Мурашевич, поднимаясь на ноги, – пошли на трапезу, неудобно как-то отказываться.
– Неудобно, когда мама младше тебя, – ответил Андрей, – а если опять узкоглазые наскочат?
– Они узкоглазые, а мы – широкоплечие. Я один сотню завалю, на спор! – расходился Мурашевич, летая на крыльях любви.
– Ладно, остынь. Пойдем в хату, только много не пей – мы как-никак советские воины.