По ту сторону добра
Шрифт:
— И ваша тетка тоже все время была рядом?
— Она один раз ходила домой.
— Надолго вас оставляла?
— Нет, ненадолго.
— Как же вы отпустили мать одну в город, ведь знали, что она неважно себя чувствует?
Джейн промолчала. Миссис Томсон умоляюще посмотрела на Коваля:
— Нам сразу попалось такси, со мной поехал доктор Воловик, он проводил меня до гостиницы. Так что я обошлась без Джейн.
Будто не услышав этих слов, Коваль пробурчал:
— Я думаю, дочке следует ухаживать за больной матерью, а не перепоручать
— Разве в санкции вашего прокурора сказано, что вы имеете право читать мораль? — ехидно спросила Джейн.
— Это позволяет мой возраст, — ответил Коваль. — Значит, когда вернулись с Таисией Григорьевной на дачу, Залищука там не было?
— Говорю же — не было.
— А когда ваша тетка отлучалась на дачу, он там был?
— Откуда мне знать? Наверное, был, потому что, вернувшись, она сказала: «Ох, этот Борис! Всю душу вымотал!» Видно, поссорились. Но я не стала расспрашивать. Мне до этого нет дела!
Коваль закончил писать протокол, дал прочесть и подписать его Джейн.
— Теперь мы сможем уехать? — снова раздраженно спросила Джейн. — Я все рассказала. И мама тоже. — Она подождала, пока мать кивнет. — Что еще?
— Пока только одно: оставаться в Киеве до конца следствия.
— Скажите хотя бы, через сколько дней все это кончится?
— Этого и я не знаю. До свидания! — И Коваль направился к двери.
9
Солнце пекло, и Дмитрий Иванович пожалел, что надел гражданский костюм с непременным галстуком, который сдавливал шею. Автобус шел из заводского района и был битком набит. И хотя Коваль сел на конечной остановке и занял место в свободном углу, его все равно толкали.
От Святошино автобус, постанывая мотором, тащился по раскаленному асфальту, время от времени покачиваясь, как усталый человек, который еле ступает тяжелыми, набрякшими ногами…
Дмитрий Иванович расстегнул верхнюю пуговку рубашки и немного отпустил галстук. Стало легче, мысли вновь возвратились к делу, ради которого он приезжал на завод, где работал когда-то Залищук. Перед глазами вставала жизнь человека, которого в быту называют «неудачником».
Чуть ли не полдня провел Коваль на небольшом заводе металлоизделий, где начальником ОТК долгое время был Залищук. Его здесь хорошо знали и помнили. Многие из бывших сотрудников провожали Бориса Сергеевича в последний путь. Местком выделил денежную помощь на похороны… И все же…
В обеденный перерыв Коваль заглянул в цех.
— Съели человека, — мрачно сказал пожилой мастер с такими же топорщившимися бровями, какие подполковник видел на фотографии Бориса Сергеевича. — Сорвался с колес…
— Никто ему не виноват, — вмешался в разговор какой-то рабочий, дожевывая бутерброд и запивая кефиром. — Что значит «съели»?! А ты не давайся!
— Уж как Борис не давался! Он и кусал первым, только зубы у Кныша были острее.
Мрачно посмеявшись, люди стали проявлять
Коваль понял, что речь идет о директоре завода, с которым постоянно воевал Залищук.
— Кто знает, что там у них с Кнышем было, какая коса на какой камень нашла, — сказал молодой рабочий. — Залищук был хорошим человеком, иногда набросится, выругает, но за дело. Если неправ, подойдет потом и буркнет: «Ты не очень сердись, знаешь, бывает».
Мужчины один за другим поднимались и возвращались к своим рабочим местам. И вот уже в цеху стал нарастать шум моторов, который постепенно перешел в ровный плавный гул.
Коваль отправился в заводское управление. Конечно, он был далек от мысли, что директор завода чем-то воздействовал на трагическое событие, происшедшее в Русановских садах. Однако в каждой трагедии есть факторы, которые зарождаются задолго до нее, ведут свое начало от забытых мелочей и только со временем дают горькие плоды. Так маленькая царапина спустя время может вызвать тяжелую болезнь. Вспоминая историю управляющего трестом Петрова-Семенова, который почти тридцать лет жил по чужому паспорту, являясь на самом деле убийцей, Коваль не хотел оставлять сейчас что-либо без внимания в жизни Залищука.
Директор завода Кныш и впрямь чем-то напомнил Петрова-Семенова. Нет, не внешностью: он был невысок, черняв — как говорится, если и хлебный кныш, то довольно подгорелый! — с худощавым, вытянутым лицом. Однако разговаривал он столь же категорично, как и тот управляющий трестом, не задумываясь делал выводы и объявлял их непререкаемым тоном. По поводу Залищука сказал несколько сочувственных слов, посожалел, что хороший в принципе инженер не ужился в коллективе и в конце концов спился. И напрямик спросил, что еще нужно от него милиции. Он спешил закончить неприятный разговор и не скрывал этого.
Поинтересовавшись, не было ли у Залищука на заводе открытых врагов и не приходил ли он сюда после увольнения, Коваль увидел, что откровенной беседы с директором не получается, и вскоре покинул его просторный кабинет, затененный от солнца старомодными тяжелыми портьерами.
История конфликта Бориса Сергеевича с директором завода и его окружением понемногу все же прояснилась. Хороший знаток технологии производства, Залищук совершенно не задумывался над технологией человеческих взаимоотношений и действовал резко, будто нарочно напрашиваясь на беду.
Конфликт вспыхнул, когда начальник ОТК инженер Залищук задержал большую партию бракованных шестерен.
Доложили Кнышу. Был конец квартала, план «горел». Директор позвонил в отдел техконтроля и потребовал, чтобы шестерни пропустили.
Залищук не согласился.
Директор вызвал его к себе и с металлом в голосе сказал:
«Вот что, Борис Сергеевич, так мы с тобой не сработаемся».
Залищук уперся.
Рабочим сказали: «Виновник того, что завод не выполнил план и вы не получили премию, начальник ОТК».