По ту сторону двери
Шрифт:
А сейчас обиды больше не было, не было вообще ничего. Трудно обижаться на того, кого, может быть, уже и в живых-то нет. А она не должна больше о нем думать, ведь через две недели она станет женой. Какой будет ее жизнь в доме Лантера, Арэя не могла даже представить. Она не желала этого совсем, но ее никто не спросил, чего она желает.
Чего же она желает? Девушка прислушалась к своим мыслям и поняла, что это уже не важно. Ничего уже не важно. В груди прочно поселилась леденящая пустота, которую ей, наверное, никогда не изгнать и не извлечь. Или все же извлечь?
Она медленно, словно
На площади ее искали жених и отец, а она дошла до дома, сосредоточенная только на своей пустоте. Мать встретила ее удивленным взглядом:
— Арэя, ты что так рано?
— Я плясала так много, что быстро устала. — ответила она, улыбаясь.
Лейра всмотрелась в лицо дочери, пытаясь понять, все ли с ней хорошо. Но Арэя улыбалась, глаза ее блестели, а щеки разрумянились от свежего воздуха.
— Пойду, скину платье. Жалко будет, если замараю.
С этими словами девушка ушла в свою комнату. Пальцы даже не дрогнули, когда запирали дверь на засов. Спокойным взглядом она обвела свое тихое жилище и остановилась на подарке жениха — отлитым из серебра блестящем наборе столовых приборов. Ужасно щедрый и дорогой подарок. Думал ли Лантер о ее чувствах и желаниях, когда покупал ее за эти безделушки? Пальцы осторожно пробежались по изящному изгибу вилки. Красиво. На рукоятке выгравирована каллиграфическая буква «А». Наверное, «Арэя»?
Девушка прислушалась к окружающему миру: с улицы доносился стройный хор девичьих голосов, поющий о любви, на кухне мать гремела котелками, за стеной во дворе замычала корова. Мир жил своей жизнью. Каждый был занят каким-то своим делом. Арэя подняла столовый прибор из серебра к льющемуся из окна свету. Острые зубчики блестели в лучах послеполуденого Эйха.
Глава 7
Глава 7
«Люди социальны. Для многих людей одиночество является самым страшным из наказаний. Но это является таковым лишь потому, что они боятся остаться наедине со своими мыслями и чувствами. Одиночество принимают лишь сильные, коих не много среди людского рода. Но даже и эти сильные люди вряд ли вынесут полной изоляции. Люди социальны вне зависимости от того, могут ли они жить со своими мыслями и чувствами или избегают их. В изоляции и сильный, и слабый одинаково сходят с ума.»
Из дневника Йонса Канги.
***
— Элерн, прошу! — стенал из-за закрытой двери шипяще-сипящий, как дырявые кузнечные меха, голос — Я больше не вынесу! Убей меня! Пожалуйста! Ты знаешь, как! Я молю, убей меня!!!
Это продолжалось в течение всей ночи каждый год. Обычно, в эту ночь, когда уходило лето и наступали холода, юноша не спускался вниз, чтобы не слышать этого. Но в этот раз он остался.
Элерн сидел на полу самого нижнего яруса своего дома, прислонившись худой спиной к книжному стеллажу, и пил вино из дедовых запасов, бездумно следя за дрожащими огоньками свечей. К слову, живого
— Элерн! — снова простенали из-за стены.
— Тебе сейчас больно? — спросил юноша. И сам удивился. Зачем он с ним разговаривает?
— Нет. Мне не бывает больно. — ответил узник.
— Тогда в чем дело? Почему ты больше не можешь?
— В том и дело. Мне не больно. Никогда не бывает больно. Я словно мертв. И я устал быть живым мертвецом.
— Я не буду врать, что сочувствую. Даже если бы мне и было тебя жаль, я бы не открыл дверь.
— Послушай, Элерн, у тебя есть шанс прекратить все это. Я сейчас контролирую себя, клянусь. Пока есть шанс, убей меня.
— Нет, я не открою эту дверь. — меланхолично сообщил Элерн и сделал большой глоток из горла бутылки — И нет у нас никакого шанса. Эти твари, ты знаешь, о ком я, они не позволят тебя убить.
— А кто-то пробовал?
— Никто. Каждый год ты обретаешь свободу над своим разумом ровно на одну ночь. И каждую ночь ты просишь разных вещей. То выпустить тебя, то убить, то поклясться в верности. Ты безумен. Наверное, это какая-то наследственная болезнь. Все Канги безумцы.
— Я помню, как все это началось. Эту дверь можешь открыть только ты, никто больше. Моя кровь изменилась, она больше не моя, хоть я и Канги.
— Я знаю. И что дальше?
— А дальше… — собеседник ненадолго замолчал, тяжко вздохнул и продолжил — Со мной был Канги-младший и Хоки.
— Из рода Канги остался только я. Ты это знаешь. А Хоки… Я ничего о них не знаю.
— Это плохо.
— Почему?
— Потому, что ты ключ от двери, а Хоки — ключ от меня. Всего два ключа, и можно будет все исправить.
— А если нет? Что тогда? Что, если ты врешь?
— Я виноват в произошедшем, и я хочу все исправить. Но ты, Элерн, единственный Канги, не хочешь мне помочь! Выпусти меня, и я сам найду потомка Хоки. Мне хватит этой ночи, я обязательно успею. Я все исправлю, клянусь!
— Не хочу! — вспылил юноша — Потому, что я — не ты! Я не хочу сделать все еще хуже! Ты, кажется, в свое время наисправлял все на наши головы!
— Я не знал, что делаю!
— Это не умаляет твоей вины!!!
— Я знаю. — тихо ответил узник — Ну хотя бы подумай над моими словами. Тебе всего лишь нужно найти потомка Хоки и дождаться следующей ночи, когда я буду в разуме.
— Угу, уже несусь, держа портки, искать Хоки! — зло съязвил Элерн — И потом, что если род Хоки прервался?
— Этого не могло произойти. — уверенно ответил заключенный.
— Откуда тебе знать?
— Я многое знаю. Увы, не могу сказать. Мне не позволяют сказать.
***
С той ночи после нападения крикунов Дэйо вел себя странно: долго о чем-то думал, сосредоточенно хмурясь, и совсем не желал своими думами с кем-то делиться. Сайк не приставал к другу, говоря:
— Захочет — сам расскажет. Просто он такой.
Только Сэни так было не остановить, она каждую диину интересовалась, все ли у стрелка в порядке и отчего он такой сердитый.