По ту сторону порабощающих нас иллюзий
Шрифт:
Мы лучше поймем моральный и психологический смысл проблемы отчуждения, если рассмотрим положения Маркса по поводу этих двух ее сторон. По мнению Маркса, отчуждение разлагает и извращает все человеческие ценности. Возводя экономическую деятельность и присущие ей ценности, такие как «нажива, труд и бережливость, трезвость» [29] , в ранг высших жизненных ценностей, человек лишается возможности развивать подлинно моральные ценности человечества, «богатство такими вещами, как чистая совесть, добродетели и т. д.; но как я могу быть добродетельным, если я вообще не существую? Как я могу иметь чистую совесть, если я ничего не знаю?» [30] . В состоянии отчуждения каждая сфера жизни, экономическая и моральная, не связаны друг с другом, «каждая фиксирует особый круг отчужденной сущностной деятельности и каждая относится отчужденно к другому отчуждению» [31] .
29
Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. – Т. 42. – С. 133. Между прочим, эти ценности принадлежат не только капитализму XIX века, они признаны основными ценностями в Советской России. Ср. с подробным обсуждением этого положения в книге E. Fromm May Man Prevail (New York: DoubleDay and Anchor Books, 1961). – Примеч. автора.
30
Там же, с. 133.
31
Там
С изумительной ясностью Маркс предвидел, как потребности человека в отчужденном обществе будут извращаться до состояния подлинных слабостей. Для Маркса очевидно, что при капитализме «каждый человек старается пробудить в другом какую-нибудь новую потребность, чтобы вынудить его принести новую жертву, поставить его в новую зависимость и толкнуть его к новому виду наслаждения, а тем самым и к экономическому разорению. Каждый стремится вызвать к жизни какую-нибудь чуждую сущностную силу, господствующую над другим человеком, чтобы найти в этом удовлетворение своей собственной своекорыстной потребности. Поэтому с ростом массы предметов растет царство чуждых сущностей, под игом которых находится человек, и каждый новый продукт представляет собой новую возможность взаимного обмана и взаимного ограбления. Вместе с тем человек становится все беднее как человек, он все в большей мере нуждается в деньгах, чтобы овладеть этой враждебной сущностью, и сила его денег падает как раз в обратной пропорции к массе продукции, т. е. его нуждаемость возрастает по мере возрастания власти денег. – Таким образом, потребность в деньгах есть подлинная потребность, порождаемая политической экономией, и единственная потребность, которую она порождает. – Количество денег становится все в большей и большей мере их единственным могущественным свойством; подобно тому как они сводят всякую сущность к ее абстракции, так они сводят и самих себя в своем собственном движении к количественной сущности. Безмерность и неумеренность становятся их истинной мерой.
Даже с субъективной стороны это выражается отчасти в том, что расширение круга продуктов и потребностей становится изобретательным и всегда расчетливым рабом нечеловечных, рафинированных, неестественных и надуманных вожделений. Частная собственность не умеет превращать грубую потребность в человеческую потребность. Ее идеализм сводится к фантазиям, прихотям, причудам, и ни один евнух не льстит более низким образом своему повелителю и не старается возбудить более гнусными средствами его притупившуюся способность к наслаждениям, чтобы снискать себе его милость, чем это делает евнух промышленности, производитель, старающийся хитростью выудить для себя гроши, выманить золотую птицу из кармана своего христиански возлюбленного ближнего (каждый продукт является приманкой, при помощи которой хотят выманить у другого человека его сущность – его деньги; каждая действительная или возможная потребность оказывается слабостью, которая притянет муху к смазанной клеем палочке; всеобщая эксплуатация общественной человеческой сущности, подобно тому как каждое несовершенство человека есть некоторая связь с небом – тот пункт, откуда сердце его доступно священнику; каждая нужда есть повод подойти с любезнейшим видом к своему ближнему и сказать ему: милый друг, я дам тебе то, что тебе нужно, но ты знаешь conditio sine qua non [32] , ты знаешь, какими чернилами тебе придется подписать со мной договор; я надуваю тебя, доставляя тебе наслаждение), – для этой цели промышленный евнух приспосабливается к извращеннейшим фантазиям потребителя, берет на себя роль сводника между ним и его потребностью, возбуждает в нем нездоровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы потом потребовать себе мзду за эту любезность» [33] . Человек, подвластный отчужденным потребностям, – это «существо и духовно и физически обесчеловеченное… обладающий сознанием и самостоятельной деятельностью… человек-товар» [34] . Этот человек-товар знает лишь один способ отнести себя к внешнему миру: иметь и потреблять (использовать) его. И чем больше он отчужден, тем в большей степени чувство обладания и использования составляет его отношение к миру. «Чем ничтожнее твое бытие, чем меньше ты проявляешь свою жизнь, тем больше твое имущество, тем больше твоя отчужденная жизнь, тем больше ты накапливаешь своей отчужденной сущности» [35] .
32
Непременное условие. – Примеч. пер.
33
Маркс К. Экономическо-философские рукописи 1844 года // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. – Т. 42. – С. 128–129.
34
Там же, с. 101.
35
Там же, с. 131.
При обсуждении марксовой концепции отчуждения определенный интерес может представлять указание на близость феноменов отчуждения и перенесения – одного из важнейших понятий в системе Фрейда. По наблюдениям Фрейда пациент психоаналитика иногда склонялся к тому, чтобы влюбиться во врача, иногда боялся его или даже ненавидел, но все это совершенно безотносительно к действительной личности психоаналитика. Фрейд полагал, что нашел теоретическое объяснение этому феномену, допустив, что пациент переносит на личность психоаналитика те чувства любви, страха или ненависти, которые он испытывал, будучи ребенком, по отношению к отцу и матери. Фрейд рассудил, что в явлении «перенесения» сохранившийся в пациенте ребенок соотносит себя с личностью психоаналитика, как если бы тот был его отцом или матерью. Вне всяких сомнений предложенная Фрейдом интерпретация перенесения содержит в себе значительную долю истины и подтверждается большим количеством свидетельств. Однако это еще не полное объяснение. Взрослый пациент – не ребенок, и говорить о ребенке в нем или о его бессознательном значит использовать топологический язык, не учитывающий всей сложности фактов. Взрослый пациент-невротик – это отчужденное человеческое существо; он не способен на сильные чувства, он испуган и подавлен, потому что не чувствует себя субъектом и инициатором собственных поступков и переживаний. Он невротичен, потому что отчужден. Чтобы преодолеть ощущение внутренней пустоты и бессилия, он выбирает объект, на который проецирует собственные человеческие качества: любовь, ум, смелость и пр. Подчиняясь этому объекту, он чувствует себя в единстве со своими качествами; он чувствует себя сильным, мудрым, смелым, защищенным. Утрата объекта означает опасность утраты самого себя. Этот механизм идолопоклонства, основанный на индивидуальном отчуждении, определяет динамизм перенесения, придающий ему силу и интенсивность. Менее отчужденный человек тоже может переносить некоторые инфантильные переживания на психоаналитика, но они будут не такими напряженными. Испытывая потребность в идоле и занимаясь его поисками, отчужденный пациент находит психоаналитика и наделяет его чертами отца и матери – двух важнейших персон, знакомых ему с детства. Таким образом, содержание перенесения обычно восходит к инфантильным образам, тогда как его интенсивность – результат степени отчуждения пациента. Нет необходимости добавлять, что перенесение не ограничивается ситуацией с психоаналитиком.
Перенесение – не единственный феномен психопатологии, который можно понимать как выражение отчуждения. В самом деле неслучайно французское слово «aliene» (отчужденный) и испанское – «alienado» – это старейшие обозначения психотической личности, а английским словом «alienist» называют врача, занимающегося лечением душевнобольных, абсолютно отчужденных личностей [36] .
Отчуждение как болезнь личности можно считать сердцевиной психопатологии современного человека, даже если оно представлено и не в таких тяжелых формах, как психоз. Проиллюстрировать этот процесс нам помогут несколько примеров из клинической практики. Пожалуй, наиболее частый и обычный случай отчуждения – это видимость «великой любви». Человек со всем пылом влюбляется в женщину. Ответив сначала на его чувство, она, обуреваемая все возрастающими сомнениями, все-таки разрывает отношения. Он впадает в депрессию, приводящую его на грань самоубийства. Он чувствует, что жизнь для него потеряла всякий смысл. На уровне сознания он объясняет ситуацию как логическое следствие происшедшего. Он верит в то, что впервые испытал подлинное чувство любви, что мог бы с этой женщиной – и только с ней – пережить состояние любви и счастья. Если она покинет его, никто никогда не сможет пробудить в нем такого же ответного чувства. Он чувствует, что с потерей ее он утратил свой единственный шанс полюбить. Поэтому лучше уж умереть. Хотя все это звучит для него убедительно, у его друзей могут возникнуть некоторые вопросы. С какой стати человек, до сих пор казавшийся менее способным на любовь, чем любой обычный человек, вдруг до такой степени влюбился, что готов скорее умереть, чем жить без своей возлюбленной? Почему, несмотря на свою совершенную влюбленность, непохоже, чтобы он склонялся к каким-то уступкам или отказывался от каких-то требований, идущих вразрез с требованиями любимой им женщины? Почему, говоря о своей утрате, он в основном говорит о себе, о том, что случилось с ним, и гораздо меньше интереса проявляет к чувствам женщины, которую так сильно любит? Если поговорить с самим этим несчастным человеком поподробнее, не стоит удивляться тому, что в первую очередь вы услышите от него, насколько опустошенным чувствует он себя, до такой степени опустошенным, как если бы он лишился души вместе с девушкой, которую потерял. Если он в состоянии понять значение собственного заявления, он поймет, что его затруднение связано с отчуждением. Он никогда не был способен активно любить, вырваться за пределы магического круга собственного Я, чтобы дотянуться до другого человеческого существа и слиться с ним. То, чем он занимался до сих пор, было переносом на девушку его желания любить и чувствовать, что, находясь рядом с ней, он испытывает «любовь», тогда как в действительности он переживает всего лишь иллюзию любви. Чем больше он наделяет девушку не только своим желанием любить, но также и стремлением к жизнеутверждению, к счастью и т. п., тем беднее он становится и тем опустошеннее чувствует себя, если ее нет рядом. Над ним довлеет иллюзия любви, тогда как в действительности он превратил женщину в идола, в богиню любви, продолжая верить, что в единении с нею он переживал любовь. Ему удалось возбудить в ней ответное чувство, зато не удалось преодолеть собственную внутреннюю немоту. Потерять ее значит потерять не того человека, которого он любит, как ему представляется, а самого себя как потенциально любящую личность.
36
Ср. обсуждение этого пункта в моей книге «Здоровое общество» и в книге Такера «Philosophy and Myth in Karl Marx». Ср. также с замечаниями Карен Хорни о чувстве «быть ведомым вместо того, чтобы быть ведущим», в ее книге «Невроз и развитие личности» и со ссылками Такера на Хорни. – Примеч. автора.
Отчуждение мысли в сущности не отличается от отчуждения души. Часто человеку представляется, будто он продумал нечто, будто его мысль – результат его собственной мыслительной деятельности; на самом же деле он перенес свой рассудок на такие идолы, как общественное мнение, газеты, правительство или политический лидер. Он верит, что они выражают его мысли, тогда как в действительности он принимает их мысли за свои собственные, потому что он избрал их своими идолами, божествами мудрости и знания. Именно по этой причине он зависит от своих идолов и не способен отказаться от поклонения. Он их раб, потому что вложил в них свой ум.
Другим примером отчуждения является отчуждение надежды, при котором будущее превращается в идола. Такое обожествление истории ясно прослеживается во взглядах Робеспьера. «О, грядущее поколение, сладостная и хрупкая надежда человечества, ты не чуждо нам; ради тебя мы стойко сносили удары тирании; твое счастье – вот цена нашей мучительной борьбы; порой, обескураженные обступающими нас со всех сторон трудностями, мы испытываем потребность в твоем утешении; тебе мы вверяем завершение наших трудов и судьбу всех неродившихся поколений!.. Торопись, о грядущее поколение, приблизить час равенства, справедливости и счастья!» [37]
37
Цит. по: Carl Becker, The Heavenly City of the Eighteenth-Century Philosophers, pp. 142–143. Yale University Press, 1932. – Примеч. автора.
Сходным образом коммунисты часто пользуются искаженной версией марксовой философии истории. Их логика такова: все, что согласуется с общей направленностью истории, необходимо и, значит, хорошо, и наоборот. С этой точки зрения, представленной и Робеспьером, и коммунистами, не человек делает историю, а история делает человека. Не человек надеется на будущее и верит в него, а будущее оценивает человека и решает, правильная ли у него вера. Предельно сжато выразил Маркс взгляд на историю, противоположный приведенному мною отчужденному взгляду. «История, – писал он в „Святом семействе“, – не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный, живой человек – вот кто делает все это… История – не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека…» [38] .
38
Маркс К. и Энгельс Ф. Святое семейство // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. – Т. 2. – С. 102. Раздел, в котором приводятся эти слова, написан Ф. Энгельсом. – Примеч. пер.
Феномен отчуждения имеет и другие клинические аспекты, которые я смогу обсудить лишь очень кратко. Прямым проявлением отчуждения или компенсацией его являются не только все формы депрессии, зависимости или идолопоклонства (включая фанатизм). Неудача в переживании собственной идентичности, занимающая центральное место среди истоков психопатологии, также является результатом отчуждения. Именно потому, что отчужденный человек объективировал свои мысли и чувства в чем-то внешнем, он перестал быть самим собой, у него нет чувства собственного «Я», чувства самотождественности. Недостаток чувства идентичности выливается в ряд следствий. Важнейшим из них является то, что оно препятствует образованию целостной личности и тем самым оставляет человека саморазорванным, лишая его способности «возжелать единое» [39] ; если же он вроде бы и возжелал его, это желание лишено подлинности.
39
Ср.: S. Rierkegaard, Purity of Heart is to Will One Thing, Torch Books. – Примеч. автора.
В самом широком смысле любой невроз можно считать следствием отчуждения; это так, потому что невроз характеризуется тем, что одна страсть (например, к деньгам, власти, женщинам и пр.) становится доминирующей и обособляется от целостной личности, превращаясь для человека в его повелителя. Эта страсть – его идол, которому он подчиняется, несмотря на то, что он способен подобрать своему идолу разумное объяснение, присваивая ему разнообразные и звучные имена. Им управляет частичное желание, на которое он переносит все утраченное им; и чем он слабее, тем оно сильнее. Он отчужден от самого себя как раз потому, что превратился в раба одной из частей самого себя.