По ту сторону решетки
Шрифт:
Хотелось лететь вперед со скоростью ветра, пока сознание в ускоренном формате проходило стадии принятия по Кюблер-Росс, переходя от неверящего отрицания к яростному гневу, от него к жалостливому торгу и, наконец депрессии, при которой из глаз выкатились несколько слезинок и затерялись в волосах где-то у висков.
«Just can’t make it all alone, I’m holdin’ on, I can’t fall back, I’m just a con about to fade to black» (прим. Я просто не могу справиться в одиночку, я держусь, я не могу отступить, меня просто вот-вот поглотит тьма) — кричал в ушах Дамиано из Maneskin
Мне нужен Лазарев. Мне, как никогда прежде, нужен Лазарев. И я, блин, даже телефона с собой не взяла, чтобы сообщить ему о случившемся. Ладно. В конце концов, у меня будет право позвонить ему при задержании и заявить ходатайство о допуске Дэна в качестве защитника. Он ведь поможет мне, как всегда помогал? Спасет меня, как всегда спасал, правда ведь?
Не знала, что думать и что чувствовать. В голове царил полнейший сумбур. Эмоции перемешались в огромный разноцветный клубок, спутались в нем и бились где-то внутри в такт громкой музыке и отчаянному стуку сердца.
Сама не заметила, как берег озера закончился и я, перебежав через дорогу, уже неслась по изрезанной волнами кромке пустого морского пляжа. В его конце был тупик. И я понимала, что буду вынуждена остановиться, но продолжала бежать. Дыхание давно сбилось, и носоглотка горела, как в огне. Футболка и волосы стали мокрыми от пота. Он же жег покрытую ссадинами и раздражением кожу на лице.
Но смирение и принятие так и не пришло. Пришло осознание, что все это всего лишь стадия торга. Как-будто, если я добегу — я победила, но это иллюзия. Когда добежала до конца пляжа, и остановилась, упершись рукой в нагретый солнцем камень, чтобы восстановить дыхание, я поняла, что, наоборот, проиграла.
Тем не менее, патрульная машина припарковалась поодаль, и оперативники не спешили бежать ко мне, даже из автомобиля не выходили. И я устало осела на песок, и бездумно смотрела на то, как морские волны в нескольких метрах от меня, лижут обточенные водой камни. От моря веяло приятной прохладой, и я уткнулась лицом в согнутые колени, тяжело дыша и пытаясь сохранить внутри это ощущение мелких, почти невидимых, соленых капелек, долетающих до кожи. Запаха водорослей. И свободы, которой я, кажется, вскоре лишусь.
Подумать только, а я ведь год назад еще о свободе в отношениях рассуждала. Считала, что необходимость менять свои планы в угоду какому-нибудь мужчине лишит меня ее. Да я сейчас всё бы отдала за то, чтобы быть с Лазаревым и с удовольствием подстраивать собственные планы под любую его прихоть. Ёшкин кодекс, это опять торг, да? Когда там уже принятие будет?
Кажется, моя судьба стоит в сторонке и хихикает, тыча в меня узловатым наманикюренным пальцем, дескать «что там эта дурочка о свободе говорила?»
Не могу сказать точно, сколько времени я просидела так и до какой стадии дошла, когда я наконец поняла, чего именно ждали оперативники в патрульной машине. Точнее, кого.
На краю тупика остановился знакомый черный Лэнд, и я снова вернула взгляд к морской глади. Он приехал. Но означало ли это решение моих проблем
И когда Дэн, в синем клетчатом деловом костюме сел на песок рядом со мной, я поняла — не означало. Но все же стало немного спокойнее, просто от того, что он рядом. Прислонила голову к его плечу. Если он приехал сюда, бросив все свои дела, значит он всё знал. И так же, как и я, не мог этому противиться.
— Что теперь будет? — спросила я тихо, но чуть громче шелеста волн, чтобы Лазарев услышал.
— Поручение о твоем доставлении в отдел отдали всего час назад. Из краевого центра сюда едет Прокопьев, который расследует уголовное дело о причинении тяжкого вреда здоровью Соколова и Резникова, к которому отнесли их ожоги третьей степени, превышающие пятнадцать процентов поверхности тела. В городском отделе подробности никому не известны. Сами потерпевшие показаний пока не дают, их интересы защищает Костенко, я так понимаю, с подачи Земскова. Опера позвонили руководителю городского отдела комитета, он позвонил мне, и я приехал.
Он говорил таким безэмоциональным тоном, будто диктор новостей на федеральном канале, что я поняла — дело плохо. Обычно Лазарев всегда был полон уверенности. Когда год назад Прокопьев заявился к нему самому с обыском и намерением его задержать, Дэн своей язвительностью чуть не довел его до нервного срыва, а сейчас, очевидно был зол и подавлен не меньше моего. Тогда у него был план, а сейчас ни один из нас толком не знал, что произошло.
И все же он успокаивающе коснулся моей влажной от пота руки. С нежностью провел большим пальцем по центру ладони, вызвав внутри привычный трепет, но так и не посмотрел мне в глаза. Лазарев чувствовал себя виноватым в произошедшем, хотя виноват не был.
— Нужно, значит поехали, — произнесла я уверенно.
Дэн первым поднялся с песка и подал мне руку, а когда я тоже встала, так и не отпустил мои дрожащие от напряжения пальцы.
— Денис Станиславович, — обратился к Дэну оперативник Черкасов, успевший выбежать из патрульного автомобиля, когда заметил, что мы возвращаемся на дорогу. — Ева Сергеевна должна поехать с нами в следственный комитет…
Сегодня явно был не его день.
— Она поедет, — почти прорычал Лазарев, смерив его таким взглядом, что тот даже отступил на шаг назад. — Только со мной.
И перечить ему в таком состоянии даже я бы не стала.
На блестящем черном бампере Лэнда светлела длинная царапина, напоминающая о его ночных приключениях, но я почти не обратила на это внимания, будучи поглощенной собственными переживаниями. Дэн открыл передо мной дверцу переднего пассажирского сиденья, а после сам сел за руль.
И когда машина тронулась с места, патрульный автомобиль двинулся за нами, сопровождая до места назначения. Ехали молча, сцепив пальцы рук на подлокотнике между сиденьями. Дэн уверенно держал руль и смотрел прямо перед собой, а я отвернулась в сторону окна, понимая, что боюсь встречаться с ним взглядом. Он переживал за меня и, несмотря на показное равнодушие, тоже был растерян.