По ту сторону решетки

Миненкова Татьяна

И сама почти потянулась за поцелуем, вышедшим лишь легким касанием из-за разделявших нас холодных прутьев. Тяжелый рваный выдох Дэна без слов сказал о том, что его мысли практически совпадают с моими собственными. А когда его ладонь зарылась в мои волосы, расплетая неаккуратную косу, в которую я их собрала, я неуверенно прошептала:

— Дэн. Тут камеры вообще-то.

— Вряд ли мы с тобой интереснее нового сериала про малолетних бандитов, который дежурный и его помощница смотрят на планшете, — с усмешкой ответил он, пока его пальцы приятно щекотали кожу на затылке, вызывая успевшее забыться

ощущение эйфории.

Я прикрыла веки, чувствуя, как невесомость распростерлась вокруг меня, темная и гулкая, и лишь рука Дэна, словно страховочный трос скафандра, удерживает меня от того, чтобы раствориться в ней без следа.

Не сопротивлялась, позволив чувствам взять верх над здравым смыслом. Однако, кажется у Лазарева здравого смысла было больше, потому что через несколько мгновений он нехотя отстранился:

— Я с удовольствием остался бы с тобой подольше, но мне нужно готовиться к завтрашнему судебному заседанию. Кислицын надеется рассмотреть дело за один день и к вечеру выйти на приговор.

Зная, как Дэн не любит работать с документами, дорого отдала бы за то, чтобы иметь возможность ему помочь. Как раньше напечатать надиктованный им заранее текст прений или ходатайств. Теперь этим, наверное, занимается вертихвостка Лидия. При мысли о ней в груди укололо болезненной ревностью. Спросила, отвлекаясь от неприятных раздумий:

— Он сказал тебе свое мнение по делу? Ты ведь за этим к нему подходил?

— Ничего от тебя не скроешь. Он настроен скептически и намерен учесть смягчающие обстоятельства и впаять тебе лет пять лишения свободы. Но сказал, что выслушает мою позицию. Уже что-то.

Пожалуй, что так. И если Дэн видит в этом повод для надежды на лучшее, предпочту ему верить.

Шагнув назад, Лазарев нежно скользнул пальцами по моей щеке, уверенно повторив:

— Все будет хорошо, клубничка. Доброй ночи.

— И тебе, — выдохнула я, с сожалением глядя ему вслед.

Когда Дэн уже ушел, а меня в наручниках выводили из следственной комнаты, я столкнулась в коридоре с еще одним узником ИВС, не сразу его узнав.

Половина лица Соколова оказалась обожжена огнем устроенного мной злополучного пожара в доме на Лазурной. Кожа на ней была пунцовой и бугристой, словно кратеры на луне. В этой же части отсутствовали волосы, ставшие на другой половине темным короткостриженым ёжиком. Его злобно-прищуренные глаза перехватили мой заинтересованный взгляд, а искривившиеся в неровном оскале ненависти губы зашевелились, однако слов я не разобрала. Да и, в общем-то не стремилась разобрать, понимая, что Матвей не скажет мне ничего хорошего.

Отвернулась, поймав себя на том, что вот перед ним чувства виновности я совершенно не ощущаю. Мотя получил что хотел. Будь то карма, или мой умысел, подверженный состоянию аффекта. Он получил по заслугам. За то, что пережила я, и за то, что пережил Дэн, и за то, что пережили те четырнадцать человек, которых нашли в земле в саду того злополучного дома на Лазурной.

А вернувшись в камеру, уже не могла уснуть, думая о том, правильно ли поступила, не сказав Дэну о ребенке. Но это ведь только усилило бы то чувство ответственности в происходящем, которое и без того грозило погрести Лазарева под собой без возможности выбраться, разве нет?

К

тому же, меня грыз еще один червячок сомнений по поводу наших отношений, но я старательно отгоняла от себя неприятные мысли, надеясь, что в будущем, каким бы оно ни было, всё как-нибудь разрешится само собой.

Рядом с Дэном было спокойно и хорошо, но, когда он ушел, тревога вновь заняла привычное место, улегшись тяжелым камнем в районе груди. Как раньше, когда Контра ложилась на меня и мурлыкала, а я не в силах была ее согнать, хотя от ее тяжелой тушки становилось трудно дышать.

Завтрашнее заседание решит мою судьбу на ближайшие годы. И я либо поеду отбывать наказание в виде лишения свободы, либо наконец-то вернусь домой. Пан или пропал.

Будущее страшило, но больше раздражала его неопределенность и хотелось поскорее узнать, что же ждет меня впереди. Всё моё самообладание держалось лишь на вере в Лазарева, который, несмотря на все его приступы самобичевания, еще ни разу меня не подводил, постоянно спасая и вытаскивая из проблем, в которые я влипала с завидным упорством.

И этой ночью я почему-то совсем не могла уснуть, потому что, закрывая глаза, видела перед собой описанную Дэном яму, которую похитители успели для меня вырыть. Кажется, я стала слишком впечатлительной и теперь к огромному перечню моих кошмаров добавился еще один, новый.

Зато утром, когда автозак увозил меня в суд, вынуждена была зевать, уткнувшись в собственное правое плечо, ибо прикрывать рот руками, скованными в наручники, оказалось затруднительно.

Зевала и тогда, когда Кислицын продолжил рассматривать моё дело, наблюдая за процессом из клетки, которых в этом зале заседаний было две.

Дэн в отличие от меня собранный и уверенный, ходатайствовал о допросе сначала Резникова, потом Соколова. По очереди они занимали места во второй клетке, поскольку, хоть и были потерпевшими, тоже содержались под стражей. Вид обоих был жалок и потрепан, и если допрос, устроенный прокурором они худо-бедно выдержали, то на грамотно поставленных вопросах Лазарева версия о моем умышленном появлении в доме на Лазурной дала сбой, посыпавшись, словно карточный домик.

— Я не стану ему отвечать! — вспылил, наконец, Матвей, в запальчивости стукнув кулаком по решетке.

Но Дэн лишь усмехнулся в ответ:

— Не выйдет, Соколов. В этом деле вы — потерпевший, а его за отказ от дачи показаний ждет уголовная ответственность.

Похожий на вредного усатого дядю Вернона из книг Джоан Ролинг, Костенко, представляющий интересы обоих потерпевших, попытался вступиться за подзащитных:

— Он может воспользоваться статьей пятьдесят первой Конституции!

И улыбка Дэна стала еще шире:

— Использовать право не свидетельствовать против себя, чем косвенно подтвердить свою вину во всём, что вменяют ему по другим делам? Всегда пожалуйста.

Смотреть за их противостоянием было интересно, но я перевела взгляд на судью и так и не сумела понять его отношения к происходящему. Кому он верил? Мне или этим полупотерпевшим-полуподозреваемым?

Настала очередь и для допроса свидетелей. Первым вызвали Ковбоя, фамилия и имя которого, все равно тут же выветрились из моей головы, несмотря на то, что были названы несколько раз.