По ту сторону Венского леса
Шрифт:
— Настоящая сырба [32] , ей-богу!
Всю ночь солдаты рыли окопы. Артиллерийская дуэль то усиливалась, то затихала. На рассвете дождь перестал. Днем работать стало еще труднее, так как окопы были только по пояс и работать приходилось согнувшись или стоя на коленях; землю носили на плащ-палатках и сбрасывали в конце окопа. Грязные, усталые, солдаты были похожи на шахтеров, вышедших из-под земли после ночной смены.
Артиллерия противника вновь открыла огонь. Солдаты уже стали различать
32
Румынский народный танец.
— Это крупповские, стопятидесятимиллиметровые, могут угодить как раз в штаб корпуса. Бедный господин генерал, лучше бы он остался в Бухаресте и командовал оттуда по телефону. Все равно он не бывает на переднем крае.
— Что ты понимаешь! Генерал свое дело знает. Ты и отделением не сможешь командовать, а у него столько полков и дивизий!
В воздухе опять раздается свист снарядов. На этот раз один из них летит прямо на позиции.
Оглушительный шум, затем сильный взрыв заставляет солдат пригнуться. Со стороны кажется, будто все они завязывают шнурки на ботинках.
— Это опять стопятимиллиметровая, братцы, — слышится голос Ставараке, стряхивающего со своих плеч землю.
— Такой снаряд в один миг вспашет полпогона земли.
— Как бы он и нас не вспахал вместе с твоими полпогонами.
Пиуу… Пиуу… Пиуу… Бах… Бах… Бах… — опять разрывают воздух снаряды. Безня крестится и укрывается в окопе.
— Брось бить поклоны, служивый, какого черта!… Разве не слышишь, что снаряды рвутся далеко от нас.
— Слышу, потому и боюсь, Лука. Лучше бы их совсем не слышал!
— Когда не слышишь — плохо: они могут упасть прямо на голову.
Новый приказ заставил солдат покинуть окопы и отойти на пять километров. Где-то на левом фланге прорвались танки противника, и еще не укрепленная позиция находилась под угрозой.
— Лишь бы нас не окружили!
— Роешь днем и ночью окопы, а затем преподносишь их в подарок противнику!
— Генерал знает, что делает. Сейчас отступим, а потом с подкреплением вновь вернемся сюда.
— Думаешь, генерал так уж печется о наших окопах?
Пиу… Пиу… Пиу… Паф, паф, паф… — раздаются оглушительные взрывы.
Смерчи из дыма и земли рассеялись. Многие остались лежать на поле боя.
Оставшимся в живых страшно оглянуться назад, страшно увидеть кровь товарищей, которые две минуты назад бежали вместе с ними, а сейчас лежат искалеченные и изуродованные. Откуда-то появляются санитары и бережно кладут на носилки раненых.
Рота строится и отправляется дальше, пробираясь через новые окопы, через порванные телефонные провода, обходя еще не убранные трупы.
— Да простит их Бог!
— Бедняга Капрэ, он будто знал, что его ждет, быстро выкопал яму да в ней и остался.
В полдень рота остановилась на лесной опушке. Неожиданно перед ней оказались тяжелые танки противника, выбрасывающие из пулеметов одну очередь
Солдаты разбежались, как стая куропаток. Только небольшие группки по пять-шесть человек, прижавшись к земле, вели огонь по «пантерам» из пистолетов и ручных пулеметов. Но пули, ударяясь о толстую броню, бессильно расплющивались, как капли дождя, падающие на камень.
Вторая рота, занявшая круговую оборону, панике не поддалась. Когда за танками противника появились цепи пехотинцев, Наста подал команду: «Огонь!». Град пуль из ручных пулеметов и винтовок скосил первую волну фашистов. Следующая волна, встреченная мощным огнем, в замешательстве остановилась, а затем в беспорядке повернула назад. Прорвавшиеся вперед танки, обнаружив, что отрезаны от своей пехоты, также повернули обратно.
«Болотная артиллерия» — так Олтяну любил называть свое орудие — открыла по ним огонь.
В это время на машине прибыл генерал, и порядок в полку был восстановлен. Пристыженные солдаты были очень удивлены, когда генерал вместо того чтобы отругать их, сказал спокойно:
— Трудно, ребята, очень трудно. Но занятые позиции нужно удержать любой ценой еще день-два, пока подойдут советские войска. И тогда у нас будут и танки, и самолеты, и артиллерия. Враг еще силен и опасен, как всякий раненый зверь.
Дивизия трижды атаковала высоту 303, и трижды противник отбрасывал наступавших назад. Трижды бежали они с криками «ура» в надежде овладеть высотой и трижды, обессиленные, останавливались у ее подножия: фашисты встречали их градом пуль и снарядов. В третий раз дивизия отходила на исходные позиции; солдаты тащили за собой пулеметы, орудия, раненых…
— Видно, не одолеть нам врага…
— Да, если бы у нас были танки…
Добравшись до позиций, солдаты спустились в окопы. На одну ночь, до следующей атаки, они застрахованы от пуль, от смерти.
Тяжело отступать! К котелкам, наполненным доверху остывшей чорбой, никто, кроме Луки, не притронулся. Лишь Лука жадно поглощал еду; он никогда не мог заполнить пустоту, которую постоянно ощущал в желудке. Он мог есть даже во время обстрела или бомбежки.
Разбитые от усталости люди хотели только одно го: спать, спать, спать…
Но противник атакует. Солдаты вскакивают, выставляют винтовки на бруствер окопа и, упираясь локтями в мокрую землю, стреляют.
Опять в атаку пошли «пантеры». Но солдаты уже привыкли к ним; они знают: главное — это отрезать танки от идущей за ними пехоты.
Та-та-та, та рам, та-рам — выстрелы из винтовок и автоматов одну за другой косят движущиеся за танками серые цепи противника.
Наста раздобыл у саперов пять противотанковых мин и расставил их в ста шагах от окопов. Но «пантеры» прошли стороной. Тогда Наста, связав гранаты проволокой, притаился в глубокой яме. Головной танк шел прямо на него. Наста быстро потянул за проволоку так, чтобы гусеница танка прошла по мине. Раздался металлический скрежет, затем сильный взрыв, и раненый танк завертелся на месте.