По ту сторону жизни
Шрифт:
А ведь и вправду… Герр Герман у нас, конечно, мерзавец талантливый, но не настолько, чтобы с одного взгляда диагнозы ставить. Он вообще от целительства далек несказанно. И значит… значит, нашептали.
Кто?
Друзей у него, как и у дядюшки, много. Должников еще больше. И быть может, отыскался среди них кто-то, с ведомством Диттера связанный. Кажется, подобная мысль и дознавателю моему в голову пришла. Ишь ты, скривился. Или больно?
– Хочешь, уйдем? – предложила я, озираясь.
Тени-лакеи, закуски, выпивка. Яркие платья дам. Скучные мужские разговоры…
Фальшивят уставшие музыканты…
Глава 9
– Хватит! – резкий голос прервал почти-тишину. – Что ты будешь мне говорить? Это не мои туфли! Я тебе говорю, жмут они!
Старуха в темно-лиловом платье, украшенном аметистами, замахнулась веером на скучного типа.
– Мои не жали, а эти жмут… и веер подменили… ты посмотри, какого он цвета…
Мужчина с вялым лицом и разобранными на пробор волосами попытался подхватить старуху под локоток. Но вдова Биттершнильц отличалась не только склочным нравом, но и немалой для своих восьмидесяти девяти лет силой.
– Руки убери, поганец! – рявкнула она и к просьбе присовокупила шлепок веером по бледной ладони. – Будет он мне тут… я еще не в маразме…
На этот счет мнения в городе разнились, все же старуху здесь любили еще меньше, чем меня. Но я готова была поспорить на половину своего состояния, что фрау Биттершнильц до маразма далеко. Дела свои она вела сама и жестко. Помнится, единственный управляющий, который дерзнул обворовать бедную старушку, по сей день отрабатывал долг где-то в медных рудниках.
– Туфли не мои… подменили туфли… веер подсунули другой, – она говорила громко, а вот взгляд… взгляд ее был непривычно растерянным. Будто она прекрасно понимала, сколь нелепы ее претензии.
Веер подменили.
– Дорогая, – я потянула Диттера за собой, а он не стал сопротивляться. – Я так рада тебя видеть…
Я клюнула вдову в сухую щеку.
Она не пользовалась пудрой. И кремами от морщин. Не носила шиньонов, собирая поредевшие свои волосы в строгую гладкую прическу.
– Что случилось.
– Веер подменили, – старуха с несвойственной ей готовностью оперлась на мою руку. – Видишь? Он лиловый… а был цвета фуксии… не подходит… я подслеповата стала… тут только увидела… не подходит.
– Бабушка… – тип, которого, признаться, я видела впервые – впрочем, с недоброй старушкой мы пересекались нечасто, попытался отбить у меня добычу. Это он зря… веер, может, к платью и не подходил – странно, кстати, ибо в мастерской мейстера Гульденштрассе весьма ревностно относились к деталям, – но вот сделан был на совесть. И на макушку опустился с характерным стуком.
– Изыди, – велела вдова. А мне пожаловалась: – Совсем от него житья не стало… а ты деточка похорошела. Смерть тебе на пользу пошла.
– Попробуйте, может, и вам понравится.
Старушка хмыкнула и, вытащив из сумочки пачку цигарок, велела:
– Проводи меня до саду.
– Бабушка, там сквозняки…
– А ты, зануда,
Она, оправившись от приступа, старательно заговаривала мне зубы, правда, мы обе понимали, что слов недостаточно, дабы загладить инцидент.
На нас смотрели. С жалостью. И жадноватым любопытством.
– Ишь ты… повылуплялись, курицы… думают, я умом тронулась. Но ты же видишь? И туфли-то, туфли не мои… – в саду, окружавшем ратушу, даже летом было пыльно, заброшено и грязновато. Складывалось впечатление, что здешние розы, если и цвели не столько благодаря усилиям садовника, сколько вопреки им. Ныне же они щетинились колючками, угрожающе шевелили слегка подмороженными – укрыть их на зиму никто не додумался – ветвями и, казалось, стоит им дотянуться до несчастного, которому вздумалось прогуляться по саду, как жизнь его обретет безрадостный финал.
От роз я отодвинулась.
А старушка уселась на меченую птичьим пометом лавку, кинула веер и, наклонившись, с кряхтением сняла туфлю.
– Жмут… – Она пошевелила пальцами ноги. – И нечего говорить, что у меня ноги пухнут… это у них мозги пухнут.
Туфельки были бальными. И не совсем. Мягчайшая кожа изнутри, атласный чехол снаружи… камушки, бантики… и отпечаток стопы.
– Мне их когда-то на Островах стачали… взяла сразу две дюжины пар… нигде не делают больше такой обуви… а у меня ноги болят. – Старушка сняла и вторую туфлю, которую сунула Диттеру. – На вот… в городе вторых таких нет… Это меня еще моя бабка, чтоб ей посметрия легкого не досталось, редкостной тварью была, но дело знала… снаружи-то чего угодно навертеть можно. У нее обманок две коробки… под всякое платье. В атласе ноги стынут и вообще… будто босая…
От туфли резко пахло потом. И носили ее, пусть и по торжественным случаям, но не раз и не два… а главное, запах был старушечий. Неужели и вправду… деменция, сколь знаю, тем и опасна, что ее крайне сложно заметить вовремя. Сначала милые странности, легкая забывчивость, а глазом моргнуть не успеешь, и вот ты уже увяз в пучине склероза. И маразма.
И… интересно, а мне подобное грозит? Жизнь-то долгая, вернее, не совсем жизнь, но… хроники перечитать стоит. На всякий случай, так сказать.
– Дай сюда, – раздраженно велела вдова. – И послушай меня, деточка… я твою бабку хорошо знала… мы с ней дружили одно время, да… пока она у меня твоего деда не увела. Но то дела старые, кто их помянет… Она мне как-то конвертик принесла один. Велела отдать, если вдруг с тобой что-нибудь да случится… Когда случилось, я и припомнила, да только к чему мертвецам письма?
– Где?
Вдова прикрыла глаза.
– Веер подменили… и обувь тоже… думают, сделать из меня старушку убогую, но я-то знаю… и собаку подсунули другую… нашли шавку… куда Кики пропала? Я этому дуболому жандармскому говорила, а он только скалится… небось, взятку дали. Посади его.