По тылам врага
Шрифт:
— Что, и сюда уже добрался?.. Смотри, вот посажу на гауптвахту за то, что без разрешения к высшему начальству обращаешься. Ну да ладно. Здесь у тебя тоже ничего не выйдет.
Я, помня предупреждение начальника штаба, не стал его разубеждать.
Контр-адмирал Елисеев сдержал свое слово. Спустя три — четыре дня дежурный по шхиперскому отделу принял телефонограмму с приказанием: «...откомандировать мичмана Волончука в Учебный отряд».
...Старые, перевидавшие за много лет в своих стенах уже, видимо, не одну сотню тысяч людей, здания Учебного [8] отряда Черноморского флота, высившиеся на восточном берегу Южной бухты Севастополя, никогда, наверное, не видели такой говорливой и деятельной массы людей, как в
— Ни разу не прыгал с парашютом?! Ничего! Теперь, мичман, каждому из нас придется делать много такого, чего не делали никогда прежде. Война!..
И он оказался прав, этот капитан 2 ранга. Позже, в разведке морской пехоты, мне действительно не раз приходилось высаживаться в тыл врага с самолетов, и в конце концов я, как заправский парашютист, был даже награжден специальным значком.
Всех нас, отобранных в парашютисты, переодели в армейское обмундирование. Но каждый оставил на себе «матросскую душу» — бело-голубую полосатую тельняшку, да и китель или фланелевку с брюками мы тоже старались всеми правдами и неправдами не сдать и где-нибудь припрятать. На всякий случай!..
Занимался с нами невысокий черноволосый авиационный капитан. Учеба начиналась с утра и продолжалась до позднего вечера, с короткими перерывами на обед и ужин. Капитан приносил с собой в класс большие цветные плакаты и с таким увлечением рассказывал об устройстве парашюта и о том, как им нужно пользоваться, что мы сидели и слушали, как говорят, «разиня рот». «Заразил» он нас всех своими парашютами, и мы уже не, могли дождаться тат дня, когда нам, наконец, доведется использовать свои, теоретические знания на практике. Кроме этого, отдельно с командирами взводов, — а меня, [9] как видно, из уважения к мичманскому званию, потому что никаких других заслуг не было, назначили командиром взвода, — изучали оружие противника. А уж затем мы сами проводили занятия с подчиненным нам личным составом.
Время летело незаметно. Я был как нельзя более доволен тем, что попал в этот парашютный отряд. И вдруг меня вызвали к командиру Учебного отряда и представили майору пограничных войск. Взяв меня под руку и отведя в самый отдаленный уголок плаца, где нас никто не мог услышать, он предложил мне перейти в формирующийся отряд разведчиков морской пехоты.
— С ответом я вас не тороплю. Обдумайте все хорошенько. Но предупреждаю — работа предстоит трудная и, нечего скрывать, опасная. Будете высаживаться в тыл врага, проводить разведку, совершать диверсии... А там всякое бывает. В случае чего разговор может быть коротким: расстрел! А то и пытки. Решайте!..
Я согласился.
— Что ж, на том и порешим. Тогда поговорите с другими, кто, по вашему мнению, годится в разведчики. Делайте это без лишнего шума, не привлекая особенного внимания. А я через несколько дней снова приеду. Договорились?..
Это можно было считать первым заданием мне как разведчику. После этого занятия по изучению парашюта отошли на второй план, хотя, как и прежде, я аккуратно посещал класс, вызубривал даваемые задания. Но все мои мысли были направлены на то, чтобы возможно лучше справиться с задачей,
В моем взводе парашютистов был комсомолец Михаил Марков — живой, общительный паренек с черными красивыми глазами. Все мы быстро полюбили его за неунывающий характер, умение играть на. гармошке и большое [10] трудолюбие. Марков охотно выполнял любую работу, и выполнял ее весело, с «огоньком», так, что, глядя на него, и тебе не сиделось на месте, а хотелось поработать вместе с ним. Когда, оставшись с ним наедине, я сказал Маркову о возможности стать разведчиком, его черные глаза вспыхнули, словно два уголька, и он нетерпеливо спросил:
— И думаешь, мичман, меня туда примут?
— А почему же нет? Если хорошенько попроситься, уверен, что примут. Только, знаешь, дело это серьезное. В тыл к гитлеровцам нужно ходить, — и, уже в который раз, я стал расписывать разные»трудности», будто сам бывал в тылу врага уже не раз. — Вот какие дела-то!.. Как видишь, это тебе не на гармошке играть..
— Вот-вот... «Не на гармошке играть!..» — Марков даже вскочил, потоптался и, совершенно огорченный, продолжал: — Так я и знал. Как только заходит речь о чем-нибудь серьезном, так мне эту разнесчастную гармошку обязательно припомнят. Веришь, я одно время хотел даже забросить ее к лешему. Но что поделаешь — не могу. Неужели ж меня действительно из-за гармошки в разведчики не примут?..
Марков не сразу поверил, что в данном случае гармошку я вспомнил совершенно случайно. И когда я сказал, наконец, что походатайствую о его зачислении в разведотряд, он облегченно вздохнул и, присев на камень, задумался, а потом серьезно и как-то особенно душевно сказал:
— Я, знаешь, никогда не простил бы себе, если бы меня не взяли в разведчики. А что там опасно, ты говоришь, — это ничего. Воевать я буду хорошо. Вот увидишь...
Спустя несколько месяцев Марков с группой разведчиков высадился в тыл гитлеровцев. При выполнении [11] задания группа попала в засаду. В неравном бою Марков, истратив на врагов весь боезапас, оставил для себя последнюю пулю.
Так, одного за другим «завербовал» я в разведчики человек двадцать и среди них главного старшину Шматко — высокого добродушного украинца, служившего до того на торпедных катерах. Человек большой физической силы, не знавший в бою, что такое страх и жалость к врагу, он в обычной жизни был на редкость безобидным, добрым человеком. О комсомольце Василии Захарове, худощавом и на первый взгляд «хлипком» матросе, я поначалу даже подумал, что вряд ли ему будет под силу трудная работа разведчика. Но Захаров знал немецкий язык, а это было немаловажным делом. Согласился он сразу. А потом оказалось, что за ничем не примечательной внешностью этого моряка скрывались характер и сила воли настоящего героя.
Как выяснилось позже, майор поручил проводить вербовку в разведчики не одному мне. И когда спустя три или четыре дня он вновь прибыл в Учебный отряд, по его спискам нас построилось на плацу человек девяносто. Опять, как видно из-за мичманских нашивок, майор вызвал меня из строя и приказал вести вновь сформированный отряд.
Построились по четыре. Я скомандовал: «Шагом марш!» Марков растянул цветные мехи гармошки И, дружно подхватив перефразированную кем-то песню первых лет революции «Севастополь не сдадим, южные границы...», будущие разведчики бодро зашагали навстречу своей неизвестной боевой судьбе...