По вашим стопам, Великие
Шрифт:
Настроения спорить не было. Стрелок поднялся сам и взял короткий кустарный нож. Сольвейг пристально проследила за его движениями и, когда он сел, обидчиво добавила:
– И я ненавижу трогать железо. Мог бы уже запомнить.
– Да, Соль. Прости.
– На дураков обиды нет, – хмыкнула она, надменно вздернув носик. Знакомый жест лисьего великодушия, обозначающий обнуление обид и перемирие.
Амадей с Мелиссой сидели на спальнике неподалеку. Они как раз закончили партию в алжасу, которую бессмертная, конечно, проиграла.
–
Амадей и не напрягался. Во время игры большая часть его внимания была нацелена на перья василиска, доставшиеся в наследство от Ярослава. Волшебные перышки были цветами: от сочно-желтого до багряно-красного, да еще переливчатые – загляденье, какие красивые. Длинные и очень упругие, они явно таили в себе секрет. Еще в подсумке были огненная железа и высушенная печень; Ярослав старательно распотрошил летуна. Амадею эти останки прямо-таки сна не давали, да он так и не смог измыслить, на что их можно применить.
– Пойми же, – пожал плечами Амадей. – Смысл алжасу не в том, чтобы захватить поле противника, пусть это и заявлено как условие победы. Вообще, эта игра пришла из Великого Халифата. А знаешь, что значит слово «алжасу» на языке этой страны? – улыбнулся Амадей, игриво воткнув перо в волосы Мелиссы.
– Нет, – она вынула ярко-оранжевое перо, без интереса осмотрела и швырнула в кучку к остальным. – И не хочу.
– С языка южной империи, – всё равно продолжил знаток, – «алжасус» означает шпион. На доске ты контролируешь не отряд преданных долгу рыцарей, а четырех шпионов, стремясь по пути завербовать шпионов противника. Потому смотреть нужно не только за тем, куда могут пойти вражеские фигуры, но куда пойдут собственные, коли обернутся против тебя.
– Дурацкая игра! – поднялась Мелисса. – Я спать. Ты ведь опять спозаранку начнешь посудой бренчать?
– Всё для тебя, – с ехидством поклонился Амадей.
Мелисса наклонилась, чмокнула его в губы и отправилась к спальнику. Амадей на поцелуй ответил, но потом, продолжая сосредоточенно глядеть на останки василиска, крепко и тревожно задумался – уже вовсе не о перьях.
«С чего это у нас такие нежности?» – вот какая мысль с прохладцей скользнула по сердцу. Ему-то казалось, что они с Мелиссой лишь раз от разу приятно проводят вечера да согреваются в одном спальнике непогожими ночами. Уж не по Тихомиру ль затосковала бессмертная красавица? В общем, нужно поразмыслить.
Тем временем Рэй, набравшись смелости, решился обсудить проблему кошмаров с Сольвейг. Он хлопнул по коленям и поднялся. Глаза его растерянно пробежали по биваку:
– А где?..
– Извини, Рэй, кажется, Сольвейг ушла в лес несколько минут назад, – пояснил Амадей. – Она любит ночные прогулки, вряд ли вернется раньше утра.
Стрелок опустил голову:
– Да, конечно. Ты подежуришь первым?
– Хоть всю ночь, если это позволит
Ворона прошлепала маслено блестящими крыльями, усаживаясь на пухлую еловую ветку. Не мигая, она внимательно оглядела бивак, так и оставшись наблюдателем.
– Пс, Настя, – шепнул Амадей, перехватив девушку на пути к спальнику. Он привлек ее поближе и шепнул на ухо.
Выслушав, Журавлик не без тревоги глянула на стрелка, что закутался в одеяло, отвернувшись от костра.
– Амадей, я не стану навязываться. Сам понимаешь, Рэй и Сольвейг… – она неопределенно обернулась в сторону почерневшего леса.
– Сольвейг, как видишь, здесь нет. Лисичку, похоже, не больно-то заботит рассудок нашего героя. Мелиссу я ему не присоветую, а моя близость ему вряд ли будет приятна. Не прошу ни о чём непристойном, просто побудь с ним. Мне кажется, Рэй спит спокойнее, когда ты рядом.
Настя выдохнула, готовясь согласиться с рациональностью товарища, однако в последний момент одернула себя и вернула на Амадея решительный взгляд:
– Не недооценивай нашего стрелка, он намного сильнее, чем ты думаешь. Если сам не попросил, значит, всё под контролем.
***
Ночью Рэй сидел возле костра. Черная ворона на ветви так и высверкивала то одним глазом, то другим. Тишина. Лес молчалив. Звезд на небе нет.
Голод вдруг разыгрался так, что живот до боли свело. И правда, чего б не перекусить? Он выгреб кучку красных углей, поставил на них походную сковороду, бросил кусок сала. Аппетитно зашкварчало. Тюкнул куриное яйцо о камешек. Вот странность. Не разбилось. Он стукнул чуть сильнее, потом еще раз, вложившись в удар, – появилась трещинка. Надавил большими пальцами, но упрямое яйцо ни в какую не хотело раскрываться, прямо заколдованное.
Голод опять заскреб изнутри. Рэй навалился уж всеми силами – яйцо разломилось пополам, до крови порезав пальцы неправдоподобно острой скорлупой, и на сковородку, которая каким-то образом уже раскалилась докрасна, вывалился, вместо желтка, такой же мягкий, кроваво-красный глаз.
Черный зрачок на красной склере вытаращился в героя, оглушительно стрекоча на раскаленной сковородке! Так громко, что захотелось заткнуть уши. А глаз шипел и трещал. Он звал. И они услышали. Вдали, в черной чащобе опять послышался леденящий вой. Бежать!
И так очередная, нескончаемо долгая, полная кошмарами ночь принялась терзать рассудок героя.
Искаженные тени кошмарных существ без устали преследовали беглеца: то гнали на измор по глухим лесам, то стремились утянуть на дно сырых топей, то пускали блуждать по странным избам без окон, бессмысленные коридоры которых тянулись на вёрсты, не зная выхода. Тут приходилось таиться. Порой по нескольку минут он стоял недвижимо в тёмном закутке, пока рядом, по скрипучим, деревянным половицами цокали копыта и скребли когти. Они искали. Он знал, что найдут.