По велению Чингисхана. Том 2. Книга третья
Шрифт:
Некогда паниковавшие жители постепенно и сами попривыкли к монголам, будто так и надо: стоит в сторонке чужое войско, да и пусть себе стоит.
Дней через десять почти с тремя тюмэнами пешего войска в крепость прибыл новый глава охраны – Джен-Джемин. И тут же выгнал бывшего военачальника Сун-Чоя за стены вместе со всем старым гарнизоном.
Что тут началось! Воины, годами томившиеся в крепости, вырвавшись на свободу, по привычке к мздоимству начали грабить и мародерствовать, не зная меры. Потерпевшие бежали жаловаться к правителю.
Чао-Линь попытался объясниться с Сун-Чоем.
– Пусть потерпят всего несколько дней свое собственное войско! Ведь мы за них же будем жертвовать своими жизнями!
– Да ты что, друг, не говори так! Ведь вы сами выбрали судьбу воинов. Люди-то в этом не виноваты.
– И мы ни в чем не виноваты! – Сун-Чой будто не замечал, что перед ним сидит ровесник его отца. – Почему же мы должны воевать и умирать ради вас?!
– Я не нанимал вас в качестве войска, так что ты передо мной не заносись! Не забывай, что давал клятву перед Алтан-Ханом, что будешь защищать свой народ, свою землю! Хочешь вымести на беззащитных людях злобу на нового командующего, выгнавшего тебя из крепости?
Услышав имя Алтан-Хана, Сун-Чой вмиг замолчал. Но, судя по тому, как задрожал выпирающий клинком подбородок, он не смирился, а просто затаил злобу.
Всю ночь моросил мелкий дождь. Но к утру прояснилось, солнце засветило еще ярче. Поблекшая было от засухи природа опять ожила, заиграла всеми цветами. По влажному воздуху плыли густые ароматы разных трав и деревьев.
Чао-Линь отправился в путь до рассвета, чтобы застать нового главнокомандующего, так что вошел в крепость к пробуждению людей. По влажным каменным ступеням поднялся наверх. Хорошо знакомые узкие каменные коридоры вели в светлую комнату с высокими окнами.
Джен-Джемин оказался совсем молодым человеком, что было неожиданно для военачальника с такой высокой должностью. Вышел навстречу, как ученик, встретил старика поклоном. Это тоже удивило Чао-Линя, но он хорошо понимал, что это дань его возрасту, доброму имени, не запятнанному за многие годы правления этой областью.
После дежурных фраз, подобающих случаю, за чаем повели неспешную беседу.
– Мне очень понравилось, что ты сам выехал за Стену, тем самым успокоил взбудораженных жителей. Потому и велел Сун-Чою выехать из крепости, чтобы стал тебе подмогой. Да и Монголы будут вести себя осторожнее рядом с таким войском.
– Монголы ведут себя так тихо, будто нет в той стороне живой души. Никого не трогают, конные же части даже посевы объезжают, чтобы не топтать. А что касается нашего войска, то радости от его защиты не испытываю.
– Почему?
– Едва выйдя из крепости, воины Сун-Чоя тут же начали мародерствовать, грабить собственный народ. Окончательно расшатали и без того неустойчивое положение. Да и уж больно обидно терпеть унижения от собственного войска!
– Выясним! – еле выдавил из себя Джен-Джемин, изменившись в лице. Какое-то время он молчал, отвернувшись к узкому окну. Вновь заговорил уже пылко и яростно: – Ну вот! Другие народы набирают в свои войска самых достойных людей, лучших из лучших. А у нас, наоборот, специально
Чао-Линь в очередной раз поразился смелости высказывания и остроте ума столь юного полководца.
Понимая, сколь опасными могут быть последствия подобных выводов для начальника такого ранга, достигни они ушей командования чжурчженов, он тихо произнес:
– Это уже давно удручает меня. Но пусть твои сетования останутся между нами. Вряд ли они понравятся правящей нации.
– Пусть! Сейчас идет война. Пришло наше время. Теперь они вынуждены слушать нас, считаться с нами.
С досадой и горечью Джен-Джемин смотрел в пространство, и взгляд его преображался. Похоже, там, вдали, виделось ему иное войско, с иным, разумным, строем рядов и гордой статью ратников.
– Война не продлится вечно. Скоро придет ей конец. И опять настанут бесконечно долгие дни торжества всяких доносчиков, интриганов, шептунов. Вот о чем я печалюсь.
– Это еще нескоро. Ты правильно предупреждаешь, как старший. Но разве не станут куцыми и сами мысли, если постоянно говорить с оглядкой, прикусывать язык, так и не сказав вящего слова? – прищурился Джен-Джемин, будто от боли.
– Умный человек пойдет далеко, если только не будет попадаться в разные ловушки, сумеет заранее предугадать и обойти опасные места. Я прожил на свете немало, хорошо это знаю. Напролом идти всегда невыгодно и опасно. Всегда лучше найти обходные пути, если есть такая возможность.
– Благодарю за совет. Вы первый, кто мне говорит открыто обо всем, предостерегая от опасности. А мне нужен хороший советник, который бы честно и прямо указывал на мои ошибки или неудачные ходы.
– Хорошо. Но не покажется ли тебе, что я пытаюсь поучать столь высокое лицо, каким ты являешься, не станешь ли обижаться? – Чао-Линь испытующе посмотрел на молодого человека, похожего на прилежного ученика.
– Буду всегда стараться понять предупреждения старшего, пытающегося меня защитить, уберечь, желающего мне добра, – сказал Джен-Джемин. – Есть еще одна просьба. Хоть и кажется, что у меня много разведчиков и лазутчиков, но утверждать, что знаю истинное положение вещей, трудно. А мне необходимо постоянно знать, в чем сила и слабость врага в данный момент. Вы не могли бы как можно ближе сойтись с монголами, познакомиться с ними? Потому что такому мудрецу, как вы, достаточно глянуть краем глаза, услышать краешками ушей, чтобы потом делать глубокие выводы.
– Да… возложил ты на меня тяжелую и опасную задачу… если услышат об этом верховные власти, неизвестно, в чем они заподозрят меня…
– О нучах разговор отдельный. Сейчас мы не должны отвлекаться на страдания по поводу их реакции, мы должны думать лишь об одном: как вызволить из этой беды наш народ, страну без потерь. А если это неизбежно, то хотя бы уменьшить несчастья.
– В корне будет неправильно ставить задачу выхода без потерь. Потому что на войне нет ничего опаснее, чем недооценивать истинные возможности врага.