По велению сердца
Шрифт:
– Со мной все будет в порядке, — заверила его Хоуп.
Распрощавшись с Марком, она зажгла свечи, погасила свет, села у незанавешенного окна и стала смотреть на падающий снег. Она не стала закрывать жалюзи. В комнату лился свет уличных фонарей, и Хоуп откинулась на спинку дивана, любуясь зимней сказкой за окном. Но тут опять зазвонил телефон. Кто бы это мог быть, в ночь перед Рождеством, подумала она. Телефон у нее звонил только в рабочее время и только по делу. Она ответила, но голос показался ей незнакомым.
– Хоуп?
– Да. — Она подождала немного, давая звонившему возможность представиться.
– Это Финн. Звоню удостовериться, что вы благополучно долетели. Говорят, у вас в Нью-Йорке метель. — Его голос звучал тепло и дружелюбно, а сам звонок стал для Хоуп приятной неожиданностью.
– Так и есть, — подтвердила она. — Снег валит не переставая. Я прошла пешком
– А вы смелая женщина! — восхитился О’Нил. До чего у него глубокий, бархатный голос! — Мой ирландский дом стоит в горах, вот где бы вам понравилось! Там можно гулять часами, от одной деревни до другой. Я тоже люблю пройтись, но по Нью-Йорку в метель — увольте! Я сегодня пытался дозвониться до своего издательства, но даже они закрыты.
– Просто все офисы уже закрылись на праздник, снегопад тут ни при чем.
– А как вы проводите Рождество, Хоуп? — Он уже понял, что из за разыгравшейся непогоды поездка на море не состоится.
– Буду болтаться тут в округе, фотографировать. Есть у меня кое какие идеи. Еще хочу отсмотреть нашу с вами сессию и заняться портретом.
– И нет ни одного человека, с кем бы вы хотели встретить Рождество? — прочувствованно спросил он.
– Нет. Люблю проводить праздники в одиночестве. — Хоуп немного кривила душой, но так складывалась ее жизнь на данный момент. Пройдя отличную школу в индийском ашраме и тибетском монастыре, она научилась не противиться обстоятельствам. — Что такое праздник? Еще один день, не более. А как ваш сын? — переменила она тему.
– Превосходно. Сейчас отправился ужинать с приятелем. — Хоуп взглянула на часы — в Лондоне было одиннадцать. И сразу вспомнился тот дивный вечер, что они провели вместе с Финном. — Через два дня он улетает в Швейцарию. У меня он теперь надолго не задерживается. Вот что значит ребенку двадцать лет. Но я его не виню, я тоже был таким в его возрасте. Ни за что не стал бы торчать с родителями! Правда, Майкл намного послушнее. Завтра прилетает его девушка, так что хоть Рождество они проведут со мной, а в ночь им уже лететь.
– И чем предполагаете заняться после их отъезда? — поинтересовалась Хоуп. Порой ей думалось, он ведет такой же уединенный образ жизни, как и она, хотя, конечно, намного чаще выходит в свет, и, кроме того, у него есть сын. Но то, как он описывал свою работу над каждой книгой, вполне соответствовало ее образу жизни в Сохо или на Кейп-Коде. Похоже, у них было много общего.
– Да вот думаю, не отправиться ли завтра в Дублин. Надо книгу закончить, да и новая уже вырисовывается. Знаете, сейчас все бегут из Лондона, как с тонущего корабля, по своим загородным домам. Вот и мне, наверное, лучше быть в Руссборо. — Так назывался маленький городок под Дублином, рядом с которым и стоял его особняк. За ужином в «Хэррис» Финн ей об этом рассказывал. Она знала, что его родовое гнездо находится к северу от Руссборо, а по соседству — еще один такой же особняк, только, по его словам, в гораздо лучшем состоянии. Но Хоуп не сомневалась, что и дом О’Нила очень красив, даже если и нуждается в реставрации. — А вы, как метель утихнет, — на Кейп-Код?
– Пожалуй, несколько деньков повременю. Тем более объявили, будто бы буря сдвигается к океану, а значит, на побережье будет очень ветрено и холодно. В любом случае надо сначала дождаться, пока дороги расчистят. А в доме в любую погоду уютно.
– Ну что ж, Хоуп, веселого вам Рождества! — пожелал Финн, и в голосе послышалась грусть. Финн был рад с ней познакомиться, но дальше поддерживать контакты не было никаких причин, сперва надо хотя бы фотографии увидеть. Ему не терпелось поскорее посмотреть, что вышло, и снова поговорить с ней. Он чувствовал, что между ними существует странная, необъяснимая связь. Милая женщина, одни глаза чего стоят — в них можно утонуть и не очнуться! Финну хотелось узнать о ней больше, хотя она уже многое рассказала ему о своем браке с Полом и о разводе, но его не покидало ощущение воздвигнутой стены, за которую никому не дозволено проникнуть. Она была довольно сдержана, но в то же время доброжелательна и полна сострадания к людям. Для него Хоуп осталась женщиной-загадкой, точно так же, как какие то стороны его души остались тайной для нее. И незаданные вопросы теперь мучили обоих. Они принадлежали к породе людей, привыкших читать в людских душах и сердцах, но друг для друга в какой то степени остались закрытыми.
– И вам! Приятно провести Рождество с вашим сыном, — сказала Хоуп, и они распрощались. Хоуп осталась сидеть, с недоумением глядя на телефон. Звонок Финна ее удивил. Ни к чему не обязывающий и ничего не обещающий
Но еще больше ее удивила пришедшая от него тем же вечером электронная почта. «Получил большое удовольствие от сегодняшнего разговора. Ваши глаза преследуют меня, как наваждение. А еще — те тайны, что они скрывают. Надеюсь скоро увидеть вас снова. Берегите себя. Счастливого Рождества! Финн». Ей бросилось в глаза, что он пожелал ей «счастливого Рождества», а не «веселого», как принято у англичан. Хоуп была в недоумении, она не знала, как реагировать на это послание. Ей сделалось немного не по себе и вспомнилось предостережение Марка Веббера, что О’Нил — записной бабник. Может, он просто подбивает к ней клинья? Жаждет очередной победы? И все же нельзя не признать, что в Лондоне он вел себя исключительно корректно. И на какие такие тайны он намекает? Что он прочел в ее глазах? Или все это только игра? Однако и тон этого письма, и их сегодняшний разговор по телефону не оставляли сомнения в его искренности. Может, за другими женщинами он и ухлестывает, но в отношении себя она чувствовала нечто иное. И еще ее поразило слово «наваждение». На его почту Хоуп ответила только на следующий день. Не хотелось, чтобы он заподозрил ее в нетерпении, да его и не было. Она надеялась, что они станут друзьями. У нее уже бывали такие случаи с клиентами в прошлом. Со многими из тех, кого она снимала в прошедшие годы, она стала дружить, пусть и видятся они нечасто, а от случая к случаю.
Утром в сочельник Хоуп присела к письменному столу с чашкой чая и составила ответ на электронное послание О’Нила. За окном царило белое безмолвие, все было укутано девственно-белым снегом, а в Лондоне уже вечерело.
«Спасибо за письмо! И за вчерашний звонок. Мне тоже было приятно с вами говорить. Сегодня у нас очень красиво, настоящая зимняя сказка, все покрыто снегом. Я собираюсь в Центральный парк — поснимаю детвору на санках, банальная вроде бы тема, но меня она завораживает. Никаких секретов нет, только вопросы, на которые нет ответа, и память о людях, которые были в нашей жизни и покинули ее, пробыв с нами столько, сколько было предначертано. Мы не в силах изменить нашу жизнь, а можем лишь наблюдать ее течение и с достоинством принимать все перипетии. Пусть нынешнее Рождество принесет вам радость и счастье! Хоуп».
К немалому ее изумлению, уже через час пришел ответ, как раз когда она собралась выйти на улицу — тепло оделась и взяла камеру на плечо. Ее остановил писк компьютера, возвестившего о пришедшей почте, она вернулась проверить, стянула перчатки и открыла письмо. Оно опять оказалось от Финна.
«Никогда не встречал такой благородной женщины, как вы. Жаль, я сегодня не с вами. Хочу тоже пойти в Центральный парк и кататься с детьми на санках. Возьмите меня с собой! Финн». Хоуп улыбнулась, мальчишеские повадки сквозили в каждой строчке. Отвечать она не стала, натянула перчатки и вышла из дому. Она не знала, что ответить, да и вступать в серьезную переписку в ее планы не входило. Она не хотела идти у него на поводу и принимать его правила игры.
Пройдя квартал пешком, она взяла такси у отеля «Мерсер» и уже через полчаса была в Центральном парке. Некоторые улицы успели расчистить от снега, но большинство — нет, а снегопад продолжался. Таксист высадил ее возле южного входа в парк, и она пошла вдоль зоопарка. В конечном итоге ноги принесли ее к горкам, где вовсю резвилась детвора, кто на обычных санках, кто на круглых пластиковых ледянках. Чуть в стороне стояли мамаши и следили за своими отпрысками, поеживаясь от мороза, а отцы катались вместе с детьми и быстро ставили на ноги упавших с санок ребятишек. Дети визжали и смеялись, явно получая удовольствие, и Хоуп украдкой фотографировала, наводя объектив на озаренные радостью и весельем детские лица. Неожиданно, помимо ее воли, эта картина отбросила ее назад, в прошлое, к той ране в сердце, что никак не хотела заживать. У Хоуп на глаза навернулись слезы, на сей раз не от мороза, а от грустных мыслей, и чтобы отвлечься, она принялась снимать причудливо застывшие в снежном обрамлении ветви деревьев, но это не отвлекло ее от тягостных воспоминаний. От нахлынувшей боли перехватило дыхание, и, обливаясь горючими слезами, Хоуп опустила камеру, отвернулась и стремглав сбежала с горки. Она выскочила из парка, словно спасалась бегством от атаковавших ее призраков, и пробежала до самой Пятой авеню, после чего повернула в сторону центра. Такого с ней давно не случалось. Когда она вошла к себе домой, ее всю трясло.