Шрифт:
1.
Стремительно холодало. Стоило солнцам-близнецам утонуть в мареве, висящем над песками на западе, как на землю стремительно начала опускаться темнота, меняя до неузнаваемости привычный пейзаж. Тонкие плети тумана поползли от дальних скал, сплетаясь в причудливые фигуры. Вот огромный космический корабль проплыл над пустыней, вот щёлкнул челюстью крайт-дракон, а дальше, на горизонте, облака сложились в шпили и небоскрёбы огромного города.
Маленькая фигурка мальчика смотрелась потерянно и одиноко в бесконечном песчаном море, накрытом куполом неба, на котором одна за другой проявлялись яркие звёзды.
– Отец, – прошептал он. – Я не верю, что тебя нет на этом свете. Что бы ни говорил дядя Оуэн, я чувствую: ты жив. Услышь меня!
Все его мысли устремлялись к таинственно мерцающим звёздам. Где-то там, в бескрайних просторах космоса, пропал его отец. Но не проходило и дня, чтобы Люк не всматривался в высоту в надежде разглядеть маленькую искру, стремительно приближающуюся к затерянной песчаной планете. Искру, которая при приближении должна превратиться в белоснежный шаттл, на котором за ним прилетит отец.
Сколько он себя помнил, Люку всегда снились удивительные сны. Выросший среди песков Татуина, он никогда не видел зелени лесов и бирюзы морей, но во снах всё было иначе. Ему виделись поля мягкой травы ростом с человека, низвергающиеся с суровых скал водопады и лесные кущи. Яркие краски, поразительный мир, где солнце дарило тепло, но не сжигало, а ветер нёс влагу и жизнь.
Но всё меркло по сравнению с голосами, разговаривающими с ним. Глубокий, сильный мужской голос говорил о том, как будет рад появлению на свет ребёнка, рассказывал о планах на будущее, о семье, и мальчик был уверен, что речь о нём, Люке. А женский, мягкий и ласковый, дарил счастье, заботу. Сверкал и переливался любовью и радостью.
Иногда Люк как наяву чувствовал руки – сильные мужские, одна из которых была почему-то твёрже и холоднее другой, и нежные женские. Прикосновения приносили ни с чем не сравнимую радость, ведь во снах с ним были родители, те, кого он никогда не знал и не видел.
Приходили и иные сновидения. В них через пространство и время с мальчиком говорил уже знакомый мужской голос. О тоске, об одиночестве. О нестерпимой боли невосполнимых потерь и разлук. Голос был холодным, будто неживым, словно кто-то безжалостно уничтожил в нём радость и любовь. И тогда Люк всеми фибрами души тянулся к отцу, стремясь подарить частичку тепла, забрать страдания. И отец чувствовал его, разговаривал с ним. Темнота согревалась, становясь живой и ласковой. В таких снах матери никогда уже не было, чувство потери нельзя было ни с чем перепутать, особенно, когда оно было поделено на двоих. Поэтому Люк знал: он никогда не увидит свою мать, но истово верил, что рано или поздно сможет найти отца, что бы ему ни говорили.
А затем ночь подходила к концу, в небе вновь сияли два солнца, и мир становился обыденным, наполненным привычными вещами: учёбой, попытками собрать собственный гоночный кар, помощью дяде Оуэну во множестве дел. Но мысли, они всегда оставались там, среди далёких-далёких звёзд.
– Люк, возвращайся, темнеет! – услышал он привычный окрик дяди. Голос его был недовольным: он не одобрял замыслов и увлечений мальчика, никогда не отвечал на вопросы об отце Люка, какие
Глубоко вздохнув, Люк ещё раз бросил взгляд в небо и поплёлся в дом, надеясь, что сны вновь придут к нему. Ему недавно исполнилось двенадцать, но он уже отлично понимал: жизнь фермера – не его судьба, что бы ни думал по этому поводу дядя. Его место – там, в бесконечных пространствах Галактики.
2.
Войдя в дом, Люк собирался юркнуть в свою комнату, когда услышал голоса. Дядя Оуэн монотонно в чём-то убеждал жену, она возражала. Мальчик знал, что подслушивать не слишком прилично, но всё равно подкрался к приоткрытой двери и затаился, напрягая слух.
– Оуэн, мы вынуждены будем что-то ему рассказать, – голос Беру Ларс был наполнен тревогой. – Слишком многие знали фамилию Скайуокер, шила в мешке не утаишь. И мальчик очень похож на отца. Ему скоро исполнится тринадцать, он становится всё более самостоятельным. Ты не сможешь всегда его удерживать здесь.
– Он и так слишком увлекается полётами, – ворчливо возразил дядя. – Ты думаешь, я не знаю, что он пытается собрать кар? И год назад он просился на гонки, те самые!
– Тем более, – стояла на своём женщина. – Лучше рассказать ему красивую сказку, близкую к правде, в которую он поверит. Это сохранит тайну. И успокоит его на время, убережёт от опасности.
– Лишь бы в нём не обнаружились способности, которыми обладает его отец… – мрачно произнёс Оуэн Ларс.
Люк вздрогнул, услышав, как дядя говорит о его отце в настоящем, а не прошедшем времени. Уверенность в том, что отец жив, получила дополнительные доказательства.
– Вот этого я и боюсь, – тем временем тяжело вздохнула Беру. – Чем спокойнее он будет, тем меньше шансов.
– Я подумаю. Мы обсудим и что-то расскажем Люку, – решительно произнёс мужчина. – Мы обязаны его уберечь. Он не понимает, что ему грозит. И не должен понять!
– Ему не следует знать правду, – согласилась жена. – Это слишком опасно. Для всех. Для всей Галактики. Одного достаточно.
– Молчи! – повысил голос дядя, с громким скрипом поднимаясь со стула. – Даже не упоминай вслух! Не дай Сила такое случится. Моего сводного братца более чем хватит на ближайшие века.
Раздались шаги, и Люк спешно нырнул в приоткрытую дверь комнаты. В полной темноте залез под одеяло и притворился спящим. Дядя заглянул, удостоверился в том, что племянник заснул, и вышел.
Подслушанный разговор всколыхнул в Люке волну жгучей обиды. Это же его отец! Какое имеют право тётя и дядя скрывать правду, сколь бы опасной она ни была? Эх, если бы удалось удрать без присмотра в город, он бы попытался расспросить людей, живущих там. Если его фамилию знали многие, то должен найтись кто-то, кто раскроет мальчику тщательно хранимую родственниками тайну! А если фамилия столь известна, то отец точно не мог быть обычным человеком…
Люк уже не раз обдумывал план подобной вылазки, но пока обстоятельства не позволяли осуществить намерения. Хотелось оказаться в Мос-Эспа во время гонок, но стоило Люку заикнулся год назад о желании посетить знаменитые Бунта Ив, как дядя резко ограничил его свободу, завалив делами и сердито заметив, что там нечего делать мальчишке одиннадцати лет от роду.