По волчьему следу
Шрифт:
– А ты на людях учился?
– Ага… сперва-то я маленьким был. Генрих давал посмотреть… и попробовать.
Стоило немалых усилий удержать лицо. И не дать того, что Васька ждал – брезгливости, отвращения. Доказательства его, Васькиной, правоты, того, что стоит он над прочими людьми, а потому и не понят ими.
Бекшеевым.
– А уже после… когда он к нам вернулся.
– Вернулся?
– А думаешь, какой-то лагерь его бы удержал? – Васька откинулся на спинку стула. И к еде он почти потерял интерес.
– Каким образом?
– Обыкновенным. Через ворота… он сильный.
Был. Тогда еще был сильным. И внушить что-то конвоирам? Без проблем.
Другой вопрос, что в лагере искали измененных. И одаренных. И… тоже внушение? Людей масса, и постоянно прибывают новые. Их нужно поставить на учет, выяснить имя и должность, пропустить через фильтры, опросники. Разместить. Поставить на довольствие.
Убедиться, что нет больных или раненых.
Написать десяток отчетов…
Да, затеряться в этом бедламе было легко.
– Почему он совсем не ушел? Зачем нужно было это представление? С документами, взяткой…
– Ну… - Васька потянулся к мясу и закинул кусок в рот. – Во-первых, втроем на ферме тяжко. Анька нашла каких-то баб, но что они могут? Сдохли в первую же зиму…
Сами?
Или…
Лучше не спрашивать.
– Там мужская рука нужна… а тут вроде пленных раздавать стали. Грешно было не воспользоваться. Да и документы. Проще, когда оно все официально, а то ж там вопросы, сям вопросы. Зачем оно?
Простое объяснение.
Логичное вполне.
И оттого страшное.
Надо задавать следующий вопрос, пока идет разговор, пока мальчишка не закрылся. А не хочется. Знать не хочется. Ничего. Уйти. Хлопнуть дверью. Подать в отставку. По состоянию здоровья. Или вернуться к аналитике, чистой, красивой, где просто цифры и никаких людей с их безумием, которое на безумие не похоже.
– Дальше.
– А что дальше? Жили-поживали. Добра наживали. Свинок растили… людишек вот подбирали…
– Пленных?
– Поначалу… просто. Анька ездила с Генрихом, а там уж… он одних списывал, как умерших, а других брал. Они на самом деле мерли.
– Отчего?
– Работы было много, - Васька пожал плечами. – Тут сами виноватые… они ж все натворили. Пришли. Воевали. Дом испоганили…
И в его голове эта вот обида на пришедших немцев странным образом уживалась с поклонением перед Генрихом. Результат ментального воздействия? Или просто воспитание?
Или и то, и другое разом?
– Мертвых вы… отвозили?
– Когда сдавали, это тоже по договору можно было, когда… иначе. Беглых вот взяли…
Тех, которых найти не удалось.
– Ясно, - Бекшееву и вправду было ясно. Тогда Генрих или не знал о болезни, или надеялся, что она, проклятье рода, обойдет его стороной. И возможно, что вполне серьезно
В духе рода.
Простой понятный план. И простая понятная жизнь, которой многим после войны хотелось.
– С зельем вы когда познакомились? Принимал?
– Пробовал, - Васька не стал отпираться. – Генрих давал… когда посвящал.
– И в чем посвящение заключалось?
Улыбка Васькина стала еще шире, глаза прикрылись.
– Охота… каторжники тут объявились… по лесам… к ферме вышли, дураки. Генрих их быстро подчинил. Велел и они все на колени стали. Раненых было, но двое целых. Злых. Генрих сказал, что у них будет шанс. Что если уйдут от меня, то свободны… и выпустил. Ночью. Луна полная… красота… ночь люблю. Пахнет все хорошо, да… и я по следу… одного быстро взял, он решил, что самый умный, по ручью поднимется и отсидится на дереве. Но я его… со вторым повозиться пришлось. Опытный был. Но и хорошо…
Сколько Ваське тогда было?
Десять?
Двенадцать?
Больше? Если и да, то ненамного.
– Я его сам добыл и сам разделал. Я забрал его печень… а Генрих принес мне вина. Вина, смешанного с порошком… особым… он высушил голову своего наставника и растер в пыль.
Тихий вздох. И вопрос:
– Если так, то я тоже сдохну?
– Не знаю, - честно ответил Бекшеев. Он давно уже понял, что в разговоре с подобными Ваське лучше не лгать. – Я все же не целитель, а то, о чем говорил, это просто… теория.
– Ага… - Васька кивнул и повторил убежденно. – Точно сдохну… обидно.
– Что именно?
– Да… до конца не вышло дар передать. Это ж не за раз делается… он менять меня начал. И готовить…
– А зелье…
– Это к Аньке один из умников стал подкатывать… сперва там. Все улыбочки, шуточки… ага, я его насквозь видел! Не Анька ему нужна была, а ферма! Он бы её обманул и бросил! Так! Я Генриху сказал. Ну, чтоб он сделал чего.
– А он?
– Поговорил и велел не трогать. Вроде полезный человечишко…
Мог менталист вытащить наружу, чем занимаются при части? Мог. А использовать? Подтолкнуть к созданию подпольной лаборатории? Подсказать, что это вот зелье может принести доход? И заставить забыть про Анну… и потому, когда лабораторию закрыли, её имя и не всплыло.
Связи практически не было.
Зато Генрих, надо полагать, получил запас зелья, с которым ставил опыты. На свиньях и, как Бекшеев подозревал, не только на них.
– Генрих сказал, что у них тоже варили… ну, когда меняли… из трав там, из иных штук всяких. Мешали. Старинный рецепт. Зелье – это то же, только сильнее. И значит, точно получится меня изменить так, как надо, чтоб силу передать и все такое.