По воле Посейдона
Шрифт:
Это замечание вывело Соклея из подавленного состояния. Он покачал головой и ответил:
— Фукидид в последней книге своей «Истории» пишет о морском сражении между афинянами и спартанцами близ Сима и о трофее, который захватили тут спартанцы. Благодаря этому остров вошел в историю на вечные времена.
Последние слова он произнес не на дорийском наречии, а на старомодном аттическом; Менедем подозревал, что его приятель цитирует своего любимого историка.
Но когда Соклей упомянул Фукидида, он и сам припомнил кое-какую цитату и продекламировал из Гомера:
ВследТак что, как видишь, даже в те дни остров Сим не представлял из себя ничего особенного.
— Ты знаешь «Илиаду» даже лучше, чем я думал, если можешь цитировать по памяти список кораблей из песни второй, — сказал Соклей.
2
Перевод Н. Гнедича.
— Я читаю Гомера, дабы черпать из него полезные сведения, и Аристофана, чтобы смеяться, — ответил Менедем. — И к воронам всех остальных!
Прежде чем возмущенный Соклей успел придумать ответ, Диоклей поинтересовался:
— Где именно на берегу вы хотите остановиться на ночь?
— Ты знаешь изрезанный маленький мыс на юге, который смотрит на островок под названием Тетлоуса? — спросил Менедем. — С западной стороны этого мыса есть бухточка с самым лучшим, самым мягким берегом, какой только можно найти на Симе. Вот там я и хочу расположиться.
— Я знаю эту бухточку, шкипер, и знаю тот берег, — кивнул глава гребцов. — Я потому спросил, что сам собирался упомянуть о нем, если этого не сделаешь ты.
— А город находится на северном конце острова, так? — уточнил Соклей. — Мы будем настолько далеко от тамошних жителей, насколько это возможно… Хотя на Симе в любом случае все достаточно близко.
Менедем был очень доволен, что Соклей снова говорит о практических вещах, а не о литературе.
— Ты прав, — ответил он. — Но на Симе у нас все равно нет особого выбора, где причалить, ведь почти весь здешний берег — каменистые утесы.
Прошло немного времени, и Менедем приказал снова взять парус на гитовы, чтобы «Афродита», миновав Тетлоусу и попав в объятия бриза, повернулась прямо на север. Шкипер велел отдыхавшим гребцам снова взяться за весла.
Солнце уже садилось, и Менедему не хотелось пробираться в бухту в темноте. Он также боялся совершить роковую ошибку — что было вполне возможно — и посадить «Афродиту» на камни. Чем так рисковать, лучше уж провести ночь на якоре в море, а гребцы пусть поспят на банках.
Разумеется, экипажу это не слишком понравится. Ночевать в море приходится частенько, особенно во время плавания по Ионическому морю из Эллады в Италию, но когда
Однако до заката еще было далеко, когда Аристид закричал с носа:
— Бухта, капитан!
Впередсмотрящий показал вправо. Спустя мгновение он издал вопль:
— Ойя! Этот вонючий павлин клюнул меня в ногу!
— Теперь ты должен быть поосторожней, — отозвался Менедем.
Потянув за рукояти рулевых весел, он направил судно в крошечную гавань.
На носу Аристид бросил в море линь со свинцовым грузилом, чтобы измерить глубину.
— Десять локтей! — выкрикнул он.
Менедем помахал рукой, чтобы показать, что он расслышал.
Глубина была более чем достаточной.
По команде Диоклея гребцы левого борта стали грести в обратную сторону, а гребцы правого борта продолжили грести как и раньше, в результате чего «Афродита» сделала полукруг. Когда она повернулась кормой к берегу, келевст крикнул:
— Суши весла! — Что и было выполнено. — А теперь, — велел Диоклей, — гребите назад — все разом — и выведите судно на песок.
Он стукнул колотушкой в бронзу.
После нескольких гребков фальшкиль «Афродиты», сделанный из крепкого бука, чтобы защитить находившийся под ним киль, царапнул песок: судно достигло берега.
— Суши весла! — снова крикнул начальник гребцов.
Моряки повскакали с банок, чтобы оттащить суденышко подальше от воды.
Менедем, очень довольный тем, как все прошло, кивнул.
— Первый день удался на славу, — сказал он, обращаясь ко всем вместе и ни к кому в отдельности.
На берегу потрескивал костер.
Сидя вокруг него, моряки ели хлеб с оливками и маслом и пили дешевое вино. Некоторые натирали кожу, особенно содранные в кровь ладони, остатками оливкового масла. Несколько небольших рыб, пойманных в гавани, и пара кроликов, которых моряки подбили камнями, жарились над пламенем костра, распространяя соблазнительные запахи: после скромного опсона из хлеба и вина экипажу «Афродиты» предстояло настоящее пиршество.
Соклей заметил, что его двоюродный брат пристроился возле самого большого и самого яркого костра. Менедем выплюнул оливковую косточку и выпил вина из точно такого же кубка, какой назначил для питья на симпосии. Этот человек повсюду чувствовал себя как рыба в воде: и сидя на песке в компании гребцов, и пируя в богато украшенном андроне. Соклей вздохнул. Сам он нигде не чувствовал себя в своей стихии, за исключением, может быть, Лицея.
Но хватит праздных размышлений, пора заняться делом.
Тут Менедем встал и направился к двоюродному брату.
— Радуйся! — окликнул он его. — Чем собираешься заняться?
— Хочу проверить павлинов, — ответил Соклей. — Честно говоря, что-то не нравятся мне они.
— А что стряслось? — резко спросил Менедем. Потом, спохватившись, задал вопрос по-другому: — С чего ты взял, братец, что с ними что-то не так?
И эта перемена тона рассердила Соклея. Если Менедему не понравится услышанное, он просто найдет удобный предлог, чтобы вообще ничего не делать!