По воле судьбы

Кашин Евгений

Санёк Бондаренко после 9 класса нырнул в прорубь криминала. Профессионально бить и держать удар, его с малолетки научил Антон Владимирович. Сначала была безобидная хулиганка, мелкие разбои, кражи. Отметали баулы с тряпками у китайцев-первопроходцев начавших заполнять рынки Приморского края, запугивали и отметали деньги у ровесников, а к 17 годам Александр случайно повстречал своего тренера, это и решило его дальнейшую судьбу. Он пополнил ряды бойцов преступной группировки, но практически, выполнял роль шныря – помощника. Топор по-отечески заботился о парне, и не позволял ему ввязываться в опасные авантюры.

Пацаны замешкались в коридорчике, на встречу вышел отец Максима. Худой и высокий, с армейской выправкой, добрым, но в тоже время безжалостно-цепким взглядом, пятидесяти четырехлетний мужчина в форме полковника милиции, статный мужчина – внушал уважение. Саше всегда

было неловко встречаться с отцом Макса, ввиду объективных причин, и сейчас когда полковник перегородил ему путь, чувствовал себя, по меньшей мере, не совсем уютно. – Куда собрались архаровцы? – приятным с хрипотцой, совсем не командирским голосом, спросил мужчина. Макс пихнул Саню в спину, проталкивая в свою комнату, – Пап, да я тебе вчера же говорил, здесь, рядом, – приятели быстренько скрылись в комнате Максима. Петр Иванович посмотрел безнадежно вслед сыну, но говорить ничего не стал. У них с сыном сложились теплые отношения, и отец был просто уверен, что если и случится что, то сын непременно поделится, доложит.

– Сиди здесь, я пойду быстренько умоюсь, – сказал Макс другу, и пройдя в ванную, включил воду. В белоснежном, дефицитном, умывальнике, стоящем на большой львиной лапе, явно исполненный не в советской мастерской, вода пузырясь подымалась пеной вверх, и тут же проваливалась с мягким шипением в чрево трубопровода. Он поднял глаза на большое, вмонтированное в кафельную стену зеркало, отделанное по краям причудливыми глиняными вензелями – визитная карточка мастера – умельца, делавшего новомодный «евро» ремонт у них в ванной комнате. С зеркала на него смотрел красивый, здоровый, счастливый, улыбающийся новому дню пацан, явно, предвкушающий отлично спланированный вечер, с широкими, крепкими плечами – продукт постоянного контроля отца, но в большей степени конечно стремление и личная дисциплинированность. Макс, целенаправленно занимался своим физическим развитием, и отжаться от пола больше ста раз за один подход, для него не составляло особого труда. Высокий лоб, выразительные скулы, красивые серые глаза, под ярко очерченными, черными бровями, коротко постриженные по бокам головы, черные волосы, формировали наверху аккуратную чёлку. Он уже как года два назад перерос отца, и его рост за вычетом десяти – пятнадцати сантиметров, подходил почти к двум метрам. Золотая, тонкая конечно по сравнению с цепью, висящей на шее Санька, но очень красивого плетения, подарок батьки еще на 17-летие, цепочка, подчеркивала рельефную мускулистую грудь. Макс любил папу, а отец делал для сына больше, может даже намного больше, чем другие отцы. В пределах своих принципов и правильных, в отличие от подавляющего большинства окружающих его коллег от мала до велика, устоев, позволить слишком много Петр Иванович Ивлев, конечно же, не мог. Макс по- молодецки умылся, почистил зубы, вышел к родителям в кухню. Вдоль от окна, по стенам, шли блестящие стеклянные шкафчики. Хороший, можно сказать, даже очень хороший, кухонный гарнитур (предмет зависти маминых подруг), даже для квартиры офицера милиции, уже демократической страны, которую не понял даже он, полковник с тридцатишестилетним стажем в органах внутренних дел какой- то там страны, очень удачно вписывался в интерьер кухни.

Отец, допивал кофе, мама быстренько кухонным полотенцем протирала столик со стеклянной столешницей, подарок, какого-то папиного друга. Всё указывало на то, что Ивлевы в деньгах совершенно не нуждались, все было обставлено со вкусом, но ничего лишнего и помпезного.

– Максют, мы с папой поедем в город, по делам, квартира на тебе, если что, скороговоркой сказала мама, быстренько протиснулась среди мужиков, и побежала одевать туфли. Максим с благодарностью посмотрел на отца – мама ничего не знает, меньше будет расспросов. Петр Иванович постучал по плечу сына – будь молодцом, не лезь «куда свой хрен не сувало» – он внимательно посмотрел в глаза сыну, и любимая поговорка отца, в который раз вызвала улыбку у Макса. Отец с мамой обулись, постояли две секунды, улыбнувшись любимому чаду. Ну все, поехали – выдохнув, сказал папа, и они вышли на улицу к поджидавшей их черной, блестящей, Волге. Без пяти минут генерал, он мог себе позволить служебный транспорт, даже с личным водителем.

#поволесудьбы4

–Боюсь твоего отца, братуха, – задумчиво сказал Санёк, с удовольствием допивая сладкие остатки чая с большой коричневой кружки, на которой древнеславянскими буквами было выдавлено имя «Максим». Что дунем, да подвигаем?– время то идет, смачно пощелкав языком, сказал Саша и, залезая в широкий карман спортивных штанов, вытащил маленький, аккуратно свернутый, газетный

сверток. – В гараже пыхнем, спрячь, – Макс накрыл завертон со стрёмом, широкой ладонью, на безымянном пальце которой, блестела серебряная, массивная печатка с ониксом, и Саня торопливо спрятал свёрток обратно в карман. – Знаешь друганчик, порой я и сам его боюсь – хихикнув, сказал Максим, завязывая шнурки на качественных, кожаных кроссовках с лейбой «Адидас». А тебе его бояться, сам бог велел, – подняв вверх указательный палец, нравоучительным тоном, скривив смешно физиономию, добавил Макс.

Спустившись по свежевымытой лестнице, типовой ободранной, пятиэтажки – хрущёвки, друзья вышли на залитый тёплым апрельским солнцем двор. С открытого окна соседнего дома, на весь двор лилась музыка Алены Апиной, которая, то развязывала, а потом завязывала непонятные узелки. Напротив подъезда, в песочнице деловито малышня руководила своим выстроенным с песка мегаполисом, пуская игрушечные машинки по обозначенными с краю камушками, развязками песочных дорожек. Соседская девочка Настя, с детским восторгом, радостно визжа, раскачивалась на вкопанной в землю, с давно облупившейся синей краской, детской качели, которую ещё не успели раскурочить детишки – вандалы. Её красное в цветочек платьишко колыхалось в такт, со скрипом раскачивающейся, несмазанной качели.

Макс достал из кармана спортивной куртки пачку сигарет «VANTAGE», прикурил зажигалкой в форме пистолетика, и, прищурившись, медленно выпустил дым, в яркое, безоблачное небо. – Странно, куда уже успел свалить Сёма? – Александр внимательно сконцентрировал взгляд на площадке, куда жители дома ставили свои автомашины.

Короллы Семёна на площадке не было, – походу поехал затариваться, смачно сплюнув горькую слюну, произнёс Макс. Протянув Саньку таксофонную карту, вынутую из заднего кармана классических синих джинсов, и кивнув на изрисованную мелом, начинающими художниками, телефонную будку – сказал – шумани домой к Сёме, узнай, куда этот крендель успел свалить. А я пока зайду к Маринке, узнаю, что по – чём – и Макс точным щелчком отправил недокуренный бычок прямо в стайку голубей, клюющих грязный кусок хлеба. Постоял, секунду подумал и быстрым, уверенным шагом двинулся к подруге, живущей в соседнем подъезде.

Пройдя мимо разломанных лавочек, от которых остались одни металлические остовы, он зашел в подъезд Марины. В нос ударил запах кошачьей мочи, вперемежку с запахом варившейся где-то гречневой каши. Максим легким прыжками поднялся по лестнице на второй этаж, пробежав мимо почтовых ящиков, тихонько подошел, и прислонился ухом к двери подружки. Тихо, Макс посмотрел, зачем то на носки своих кроссовок и резко нажал на дверной звонок. Трели, меняющие интонацию, разрывая тишину, пронеслись по всем уголкам квартиры. Внутри что – то зашуршало, потом упало, кто – то тихо и злобно выругался, чуть заметно мелькнула тень в глазке двери, заскрежетал замок, отпирая дверь.

Дверь открыла неопределенного возраста женщина. Если бы не резкий запах перегара, можно было бы подумать, что женщина очень сильно больна. Замотанная в драный шерстяной платок, колготках непонятного цвета, шерстяные носки, обутую в рваные тапки, на одном из которых угадывалось отсутствие подошвы, она вызывала у Максима огромное сочувствие. Спившаяся женщина, Елена Геннадьевна Карпеко, бывший ведущий специалист в области самолётостроения, она одна из первых попала под сокращение из разваливающегося градообразующего предприятия в 1990 году. В 1992 её мужа, Валентина Дмитриевича, начальника конструкторского бюро, тоже труженика, этого же предприятия, выкинули за проходную. Искусственно обанкроченный завод перестал нуждаться в специалистах такого профиля, и Елена с Валентином нашли радость у Бахуса. Спустя год дружного необоснованного веселья, Валентина Дмитриевича повешенным, в собственном гараже, обнаружил сосед, прогуливающийся со своей собакой. Он на свою голову решил сократить путь, пройдя через гаражный кооператив «Спутник».

Мама Марины, после смерти мужа, начала пить, как говорится по-черному, тихо и без скандалов приближая логичный в этих случаях исход. Женщина посмотрела на визитёра, бесцветными пустыми глазами, и вопросительно кивнула головой, от чего платок с головы сполз на плечи, обнажая совершенно седые, давно не чесаные волосы похожие на ком грязной пакли. – Мам, – это ко мне, тихим и спокойным голосом сказала подошедшая к дверям Марина. Бережно взяв Маму за руку, она повела её в темноту комнаты, с наглухо задвинутыми шторами. Макс услышал, как звякнула бутылка об стакан, и через секунду – другую скрипнул диван под грузным телом, после Марина с грустным лицом тихонечко на цыпочках вышла к нему в коридор.