По волнам жизни. Том 2
Шрифт:
Бригадой командовал полковник Мириманов и поддерживал в качестве начальника гарнизона железными руками суровую дисциплину.
Порядок был в гарнизоне образцовый, и неоднократно приходилось слышать выражения удовольствия по поводу того, что жители, несмотря на такое количество солдат и притом малодисциплинированных, из пожилых запасных, – не испытывают никаких неудобств от такого переполнения войском.
Держал Мириманов сурово в руках и офицерскую молодежь. Его административные заслуги признавались всеми, кроме, разумеется, подтягиваемых.
Двухэтажное здание Государственного банка, с высоким теремом над одним из его углов, расположенное
Среди городского населения распространилась легенда, будто этот двуглавый орел вылит из чистого золота:
– Банк, мол, так богат, что не знает, куда и золото свое девать…
Эта легенда причинила мне впоследствии немало хлопот.
В верхнем этаже был собственно банк, в нижнем – громадная квартира управляющего. Она состояла из девяти больших комнат. От двух из них я сразу же отказался в пользу младших служащих. И семи хором для моей семьи, состоявшей из четырех человек, было много.
Внутри двора были постройки с квартирами для низших служащих, а в отдельном трехэтажном корпусе были квартиры старших служащих.
Неприятным обстоятельством было то, что в нашем здании помещалось не одно, а два отделения банка: сюда было эвакуировано и Двинское отделение. Однако по условиям военного времени, с этим приходилось мириться.
Усадьба все же была страшно мала, так что, например, не было места, где бы складывать запас дров, заготовляемый на зиму. Но был прикуплен еще расположенный рядом двухэтажный дом. В верхнем его этаже дали квартиру управляющему Двинским отделением С. И. Вешенскому.
В общем, здание было чистенькое, новое, хотя и с некоторыми строительными дефектами. Было бы в нем нам просторно, если б не то обстоятельство, что в нем были поселены сразу два отделения.
Правительственных учреждений в городе было мало, и они имели только уездное значение. Находились еще мужская и женская гимназии и эвакуированное из Белостока реальное училище. Город же был по преимуществу промышленный, со значительным числом не очень, впрочем, крупных фабрик и заводов и сильно развитой в районе кооперацией. При таких условиях Государственному банку приходилось играть в городе слишком видную, пожалуй, первенствующую роль. Рядом с ним, как бы приютившись под его крылом, было еще отделение Московского банка, раньше называвшегося банком Рябушинских [20] .
20
Банкирский дом братьев Рябушинских, учрежденный в 1902 г., был преобразован в 1912 г. в «Московский банк», имевший отделение в Ржеве.
Состав служащих в Ржевском отделении был в общем малоинтеллигентный. Почти все чиновники происходили из местного духовенства. Получивших университетское образование было лишь два-три человека. Особенно же неприятно выглядели банковые сторожа, также все местные уроженцы, грубые ржевские мужики. Более или менее исправные по службе, особенно при введенной мною дисциплине, они в большинстве имели недоброжелательный, угрюмый вид и мало внушали к себе доверия.
Ближайшим моим помощником был контролер Аким Павлович Попов, недоучившийся студент, также из духовного звания, человек на редкость упрямый, самостоятельный и властолюбивый. Мой предшественник А. Д. Демуцкий, болевший в последние годы, фактически сдал управление банком Попову, а сам занимался только показными пустяками, да еще постройкой нового здания банка.
Бухгалтер Александр Иванович Синев также происходил из духовного звания. Громадный мужчина, неповоротливый, но мягкий и почти безвольный. Смотрит на всех голубыми, невинно-вопрошающими глазами… Хорошо певший, он был, в сущности, типичным церковным регентом, по недоразумению ставшим банковым служащим.
Человек он был все же неплохой, а за свою слабовольность и мягкий характер пользовался симпатиями подчиненных.
Кассир Смагин был бесцветною, но не внушавшей доверия личностью. Он всегда заискивающе улыбался, но избегал говорить с определенностью. Зато меня донимала его жена, стареющая институтка. Забрасывала раздушенными письмами на розовой бумаге в 12–16 страниц каждое, написанное к тому же мелким почерком. Говорила все о своих знакомствах и связях, о близости чуть ли не ко Двору, а кончала служебными делами и сплетнями. Получение очередного толстого розового конверта меня наперед выводило из себя. Я думал, что эти письма пишутся без ведома мужа, и дал ему понять, что это вовсе не подходит, но убедился, что Смагин вполне в курсе этой странной переписки.
В последующие месяцы со Смагиным вышла крупная неприятность: у него в кассе оказалась недостача двух тысяч рублей. При мне им была разыграна сцена отчаяния, он говорил по телефону с разными клиентами, спрашивая, не передал ли он кому-либо этих денег… В банке, при заслугах кассира, растраты или прочеты могли быть и прощены, но в данном случае я не видел основания возбуждать пред центральным управлением ходатайство о прощении прочета, тем более что как человек он вызывал неудовольствие против себя.
Однако Смагину повезло. Разыгравшиеся революционные события, вызвавшие общую разруху, а затем и большевизм, – дали ему возможность избегнуть ответственности.
Но прожил он недолго. Во время большевизма, при поездке за продуктами для семьи, он внезапно умер.
Когда большевики меня сместили, возник вопрос о выборном моем заместителе. А. П. Попов благоразумно снял свою кандидатуру. Он и боялся теперь ответственности, да и знал, что, при его непопулярности, сослуживцы его не выберут. При большевицком управлении он занялся главным образом снабжением семьи продуктами; сшил для этого себе солдатскую шинель и, под видом солдата, ездил в качестве мешочника за добычей.
Избрание в мои заместители выпало на долю Синева. Он согласился, но об этом еще несколько слов будет впереди.
Другие сослуживцы были, по преимуществу, молодежь. Из них более заметным был секретарь Б. В. Родзевич, способный человек, но с крайним левым направлением и чрезмерно самостоятельный. Для секретаря, особенно во время революционной разрухи, это не подходило, и я сместил его на роль помощника контролера, чем он был очень обижен. Позже, в смутные времена большевизма, он играл положительную роль и даже примирился со мною в душе, после случая шумного моего заступничества за него.
Занятным типом был Мардониев, помощник контролера, заведовавший сберегательной кассой. Дело свое знал, но как человек был нестерпим. Каждый раз, как являлся ко мне в кабинет, обливал кого-либо из других служащих грязью, стараясь повредить им по службе. Благодаря этому свойству я прозвал его «американской вонючкой» – животным, обладающим для самозащиты зловонной жидкостью. Мардониева никто не любил, а я не мог скрыть своей к нему антипатии.
При самом начале большевизма Мардониев перекинулся на сторону победителей.