По всему дому

Коук Кристофер

– Боюсь, что ужин не будет таким же шикарным, как эти приборы, – сказал он, – но я честно не смог доставить сюда ничего, кроме сандвичей.

Она засмеялась:

– Я ела твою стряпню. Лучше уж обойдемся сандвичами.

– Ах вот ты как? – сказал он. И потом, имитируя французский выговор: – У этой киски острые коготки. Но у меня есть молочко, которое ее усмирит.

Наклонившись, он пошарил в бумажной сумке, стоящей около его стула, потом с торжествующим кличем извлек оттуда бутылку красного вина. Она снова

не удержалась от смеха.

Он откупорил бутылку и налил ей.

– Тост.

– За что?

– За первую часть сюрприза.

– А будет еще?

Он лукаво улыбнулся и поднял бокал, затем сказал:

– После ужина.

Он победил; больше она не спрашивала. Подняв свой бокал, Дженни чокнулась с мужем и села поудобнее, скрестив ноги. Уэйн опять наклонился и достал из сумки хлеб с сыром, а потом ломтики мяса в промасленной бумаге. Соорудил ей сандвич, даже нарезав для этого свежий помидор. Они поели, дул приятный ветерок.

После ужина он откинулся назад и погладил себя по животу. Когда они только начали встречаться, она думала, что этот жест – просто шутка, но позже поняла, что Уэйн повторяет его бессознательно всякий раз, как съест что-нибудь более или менее основательное. Это означало, что в королевстве Уэйна все спокойно. Она невольно улыбнулась и отвела глаза. После свадьбы у него уже появился намек на животик, и она подумала – не то чтобы с горечью, обстановка к этому не располагала, – не будет ли он лет через двадцать поглаживать огромное брюхо, как у его отца.

– Так я угадала? – спросила она. – Это роща твоих родителей?

– Нет, – с улыбкой сказал он.

– Как нет?

– Была их. А теперь они здесь не хозяева.

– Они что, продали ее? Когда? Кому?

– Вчера. – Он уже улыбался вовсю. – Мне, – сказал он. – Нам. Она подалась вперед, потом снова назад. Уэйн окинул взглядом деревья; внезапный порыв ветра взъерошил ему волосы.

– Ты серьезно? – спросила она. У нее напрягся живот. После свадьбы она испытывала это ощущение несколько раз. Ей постепенно становилось ясно: чем сложнее идеи Уэйна, тем больше вероятность, что они не доведут до добра. Пикник в лесу? Прекрасно. Но такое?

– Серьезно, – сказал Уэйн. – Это мое самое любимое место на свете... точнее, есть еще только одно место, которое я люблю больше. Он подмигнул ей, затем продолжал: но все равно. Теперь оба моих любимых места принадлежат мне. Нам с тобой.

Она коснулась губ салфеткой.

– Так, – сказала она, – и сколько же... сколько мы заплатили за нашу рощу?

– Доллар. – Он засмеялся. – Ты можешь в это поверить? Отец хотел подарить ее нам, но я сказал: нет, пап, я хочу купить. Дело кончилось компромиссом.

Она молча смотрела на него, не в силах сказать ни слова. Он пожал ей руку и сказал:

– Теперь мы землевладельцы, детка. Здесь одна квадратная миля.

– Но...

–

Отец хотел продать этот лес на сторону, – сказал Уэйн, – но я не мог вынести мысли, что кто-то вырубит его под запашку.

– Мы должны заплатить твоим родителям больше. Доллар – это же абсурд.

– Именно так я им и сказал. Но отец ответил: нет, вам сейчас деньги нужнее. Но есть еще кое-что, детка. Это только часть сюрприза.

Дженни переплела пальцы, прикрыв ими рот. У нее забрезжило подозрение, но она надеялась, что ее догадка не оправдается. Уэйн опять рылся в сумке. Теперь он выудил оттуда длинный бумажный рулон – кальку, перехваченную резинкой. И положил на стол между ними.

– В честь нашей годовщины, – сказал он.

– Что это?

– Смелей. Посмотри сама.

Дженни уже поняла, что она увидит. Она сняла с бумаги резинку, чувствуя, как пересохло во рту. Уэйн вскочил и проворно, с готовностью раскатал перед ней чертежи. Они оказались перевернутыми; тогда она обошла стол и встала бок о бок с ним. Он обнял ее за пояс.

Перед ними были чертежи дома. Простого двухэтажного дома – самого безобразного из всех, какие она видела.

– Я не хотел говорить тебе раньше времени, – сказал он, – но мне дали прибавку в банке. Вдобавок после трех лет службы у меня колоссально выгодные условия займа на дом. Я написал заявление, и несколько дней назад его одобрили.

– Дом, – сказала она.

Пока что у них была квартира в Кинслоу – неплохая, но никакая. Кроме того, за стеной жила старуха, которая жаловалась, если они говорили громче, чем шепотом, или слушали рок-н-ролл. Дженни положила ладонь на висок.

– Уэйн, – сказала она, – и где он будет, этот дом?

– Здесь, – сказал он и ухмыльнулся снова. Раскинул руки. – Прямо здесь. Мы сидим в точности на этом самом месте. В понедельник начнут рыть котлован. Время рассчитано идеально. К концу лета будет готов.

– Здесь... в лесу.

– Ага.

Он засмеялся, глядя на ее лицо, и сказал:

– Мы всего в трех милях от города. На юге, сразу за полем, проходит магистраль. От нее идет асфальтированная ветка. Все, что нам нужно, – это расширить тропинку, по которой мы пришли, и получим отличный подъезд. Это будет наше убежище. Дженни?

Она села на стул, на котором раньше сидел он. Слова не шли у нее с языка. Они обсуждали скорую покупку дома – но в городе. Говорили они и о том, чтобы перебраться в Индианаполис, покинуть Кинслоу, – может быть, не в ближайшее время, но в пределах пяти лет.

– Уэйн, сказала она. – По-моему, это выглядит как... что-то постоянное. Я не права?

– Что ж, – сказал он, – дом есть дом. Ему положено стоять долго.

– Мы с тобой говорили всего в прошлом месяце. Ты хотел найти работу в большом городе. Я хочу жить в большом городе. Пятилетний план, помнишь?