По законам Дикого Запада
Шрифт:
Воспоминания окружили его плотной стеной, отгораживая от боли и страшной костлявой фигуры в накидке из волчьих шкур, от пронзительного могильного холода и страха. Кваху улыбнулся. Вот он, трехлетний карапуз, неуклюже гоняется за пестрой, порхающей над самой головой бабочкой. Трава щекочет босые ступни, жесткие прямые волосы липнут к вспотевшему от усилий лбу. Маленькая ножка цепляет торчащий из земли корень, и Кваху с хохотом валится на мягкий зеленый ковер. Словно огорчившись потерей товарища, бабочка делает над смеющимся малышом небольшой круг, а потом исчезает вдали, сверкнув напоследок ярко-красными крыльями. Вот Кваху-подросток возвращается со своей первой охоты. Ноги гудят от усталости, глаза заливает пот, но плечо приятно оттягивают тушки трех больших кроликов. Он входит в вигвам с добычей, как настоящий мужчина. Отца нет, но мать улыбается нежно и гордо, когда
Вдруг, словно порыв ледяного ветра врывается в пестрый хоровод воспоминаний. Краски стремительно выцветают, превращая живые, радостные картинки в пугающие серые наброски. Кваху видит самого себя, склонившегося над лежащим на сухой пыльной земле человеком. Рядом, в окружении старых сорочек, валяется потертый разломанный чемодан. Лицо человека посерело от страха, пот крупными каплями выступил на морщинистом лбу и давно небритых щеках. Губы человека шевелятся, но Кваху не слышит ни звука. Зато тот, другой, присевший над лежащим, слышит все. Он яростно трясет головой, его рот раскрывается в крике. Затем, другой Кваху выхватывает из-за пояса длинный изогнутый нож и медленно погружает в грудь лежащего перед ним человека. Черно-белые воспоминания сменяют друг друга со скоростью летящих по ветру листьев. И на них тот другой Кваху насилует, грабит, убивает. Насилует, грабит, убивает. Убивает. Воспоминания блекнут, становятся все прозрачней, а сквозь них видна высокая костлявая фигура, уже в накидке из волчьих шкур. Безгубый рот все так же щерит острые желтые зубы в издевательской улыбке. «Ты мой, ты мой, ты мой!», — говорит эта улыбка.
Тот, настоящий Кваху, что сидит на полу в луже собственной крови, безмолвно кричит от ужаса. Ослабевшее, истерзанное тело едва ли способно пошевелиться, но сознание ясно, как никогда. Он знает. Знает, как только костлявая рука стоящего перед ним демона коснется его груди, он умрет. Умрет, но не освободится, а будет вечно страдать на ледяных просторах, где нет ничего, кроме снега и покрытых инеем, острых, как волчьи клыки, скал.
Кваху знает, что должен вспомнить. Вспомнить то, что спасет его от объятий ледяного демона, позволит остаться трехлетним малышом, лежащим на мягком травяном ковре. Но что это? Мысли роятся и ускользают, но Кваху отчаянно напрягает последние силы, перебирая воспоминания. Ночь, костер, склонившееся к нему лицо деда. Губы беззвучно шевелятся, произнося единственно важные слова. Кваху знает: он должен услышать, что говорит дед. Он пристально вглядывается в морщинистое лицо, отчаянно напрягая слух. Движения губ складываются в слова. Они все громче и громче звучат в его голове.
«Ты должен раздавить камень, раздави камень, камень».
Сидящий на полу юноша тихо застонал. Приподнял голову, окинув стоящих перед ним мужчин мутным, полным боли, взглядом. В груди что-то хрипело и клокотало, воздух со свистом проходил сквозь крепко сжатые зубы. Лежавшая на полу во все расширяющейся луже крови, правая рука вздрогнула и приподнялась на несколько дюймов.
Питер Уитмор, заметив движение, мгновенно навел револьвер, что сжимал в левой руке на плавающего в собственной крови индейца. Револьвер в правой был по-прежнему направлен точно в центр груди стоявшего перед ним мексиканца.
— Подожди, Питер, — на предплечье мягко легла тяжелая ладонь Майка, — давай посмотрим. Уитмор согласно кивнул и опустил револьвер.
Кваху не видел угрожающих жестов стоящих перед ним людей, не слышал он и сказанных ими слов. Его угасающее сознание сосредоточилось на одной единственной цели, дотянуться до висящего на шее камня. Рука медленно, дюйм за дюймом, поднималась вверх, туда, где под грубой тканью рубахи лежал на груди амулет. Окровавленные пальцы почти потеряли чувствительность и не желали гнуться, взгляд то и дело застилала багровая пелена. Его собственное тело, еще недавно полное сил, предавало его.
Кваху
Клив видел, как сидящий на полу индеец схватился рукой за горло, а потом, с неожиданной для умирающего силой, рванул ворот рубахи, словно та душила его. Раздался треск рвущейся ткани, рубаха разошлась до пояса, обнажив смуглую безволосую грудь. Глаза юноши яростно сверкнули, он поднес к лицу кулак с зажатым в нем обрывком материи и напряг кисть, словно силясь раздавить нечто, скрытое в ней. Хрустнули суставы, жилы вздулись буграми под смуглой кожей. На лбу синими змеями проступили вены. Но, миг спустя, жизнь оставила его. Горящие глаза затуманились, голова упала на грудь. Нижняя челюсть отвисла, язык вывалился наружу, по подбородку побежала тонкая струйка слюны. Рука упала на пол, в лужу темной, уже густеющей крови, пальцы бессильно разжались.
— Так, так, так, — звуки голоса Майка заставили Клива едва заметно вздрогнуть. Он поднял голову и посмотрел на стоящего перед ним Арлина.
— Из всей Кровавой Стаи Папаши Финнигана остался только этот жалкий, обмочившийся ублюдок. Не гоже тратить время федерального маршала и деньги Соединенных Штатов на столь ничтожную личность. Ваше мнение, джентльмены?
Клив и Питер недоуменно переглянулись и неуверенно кивнули.
— Единогласно! — торжественно произнес Арлин, а затем, неуловимо быстрым движением извлек из кобуры револьвер и два раза выстрелил в грудь стоящему перед ним мексиканцу.
Майк и Питер курили, стоя у разбитого окна, ощерившегося по краям острыми клыками осколков. Револьверы Уитмора мирно покоились в кобурах, дробовик Арлина и вовсе стоял в стороне, опертый на перевернутое, в дребезги разбитое кресло. Майк оживленно жестикулировал, размахивая зажатой между пальцев самокруткой, тонкий синий дымок, свиваясь в причудливые кольца, медленно поднимался к потолку.
Кливу хотелось выпить. Виски обычно унимал адреналиновый шторм, до сих пор бушевавший в крови, и Клив, закончив дела, собирался направиться прямиком в салун. Сесть за столик и опрокинуть несколько наполненных до краев стопок. А пока… Он присел перед завалившимся на бок телом молодого индейца. Аккуратно, стараясь не выпачкаться в быстро густеющей крови, разогнул безвольные пальцы. Брезгливо отбросил обрывок пропитанной потом ткани, посмотрел на лежащий в ладони предмет. Полупрозрачный камень, размером не больше голубиного яйца, с отверстием в узкой части. Черный кожаный ремешок, теперь разорванный, свисал между пальцев, касаясь залитых кровью досок. Обычный дикарский амулет. Клив уже собирался подняться, когда что-то неясное привлекло его внимание. Он вгляделся в камень, лежащий на ладони мертвеца. Мерцание. Ритмичное мерцание в зеленоватой глубине. Клив протянул руку и осторожно поднял амулет. Большим пальцем стер кровь и увидел сеть тонких трещин, бегущих по украшенной узорами, гладкой поверхности камня. А в середине, все набирая силу, пульсировал сгусток теплого желтого света. Внезапно сквозь трещины во все стороны ударили ослепительно-яркие лучи, и амулет раскололся, превратившись в горсть каменных осколков и пыли. А мгновением позже Клива накрыла тьма.
Конец первой части.
По законам Дикого Запада
Часть вторая
Глава 1
«Бешеные псы»
Горячий воздух пустыни проникал в открытые окна пикапа, не принося сидящим внутри людям ни малейшего облегчения. Солнце давно зашло, уступив место тонкому серпу луны, окруженному бриллиантовой россыпью созвездий Млечного Пути. Джо «Босс» Эрнандес коснулся усеянного крупными каплями лба и с отвращением уставился на покрытую липкой пленкой тыльную сторону ладони. Широкая, попугайской расцветки, рубашка промокла насквозь, неприятно облепив грудь, а под ягодицами плескалось натекшее со спины озерцо пота.