По законам ненависти
Шрифт:
– Вы куда едете? – спросил Сергей.
– В Белград к родственникам, а может, и подальше – в Нови Сад, у нас там тоже родственники, у нас везде родственники! – отвечали цыгане, перекрикивая друг друга. – Нужда заставит, и дальше поедем.
«Но дальше уже Венгрия, – подумал Комов. – Разрешат ли им пересечь границу без виз? Скорее всего, у них и паспортов нет, вообще никаких, ни югославских, ни заграничных».
– Вы-то куда? – полюбопытствовали цыгане.
Сергей подумал вдруг, что у них должен быть ручной медведь, который сейчас спит в повозке,
– Мы в Таково, – ответил на вопрос беженцев Радко.
После таких слов, будь время мирное, цыгане замахали бы руками, поясняя, что машина сбилась с дороги и едет совсем не туда, но теперь частенько приходилось ездить окольными путями.
– Ой, не надо! – воскликнул баянист. – Народ нехороший повсюду. Нападут ещё, ладно если только деньги отберут, а то ведь и убить могут. Жизнь сейчас ничего не стоит! Поэтому мы из Косова и уехали.
– А что, цыганам там тоже жить стало плохо, как и сербам?
– Албанцы всех решили вырезать: и сербов, и цыган. Вот мы и уехали.
– Возвращаться-то думаете?
– Мы не самоубийцы…
И опять Сергей подумал о том, что западные европейцы на словах всегда выступали за защиту прав национальных меньшинств, однако в Косове национальным меньшинством уже стали и сербы, и цыгане, но вместо защиты натовцы несут им на своих самолётах бомбы…
Дорога до города заняла добрую половину дня. Комов стал понимать, отчего Радко предлагал выезжать, как можно раньше.
В воздухе витала едкая пыль, лезла в ноздри, от неё хотелось чихать. В Таково вместе с фабрикой натовцы разбомбили несколько жилых домов, стоявших неподалеку. Всех, кого убило на улице, уже увезли. Чтобы снять трупы, пришлось бы ехать в морг. Возле развалин дежурило несколько машин «скорой помощи»: вдруг кого удастся живым извлечь из-под развалин? Пока попадались только мертвецы.
В соседних домах выбило стёкла, по квартирам гулял ветер, жильцы уже начали заделывать проёмы фанерой. Никто ведь не думал, что надо будет столько стекол вставлять. Чтобы выполнить эту работу за день или два – во всём городе не найдётся столько стекольщиков. Наверное, неделю ждать придётся, пока до тебя очередь дойдёт. Хорошо, что лето, а не зима, вот зимой бы все умерли в таком доме от холода. А ещё на лицах людей читалось: самое хорошее, как не кощунственно это звучит, что ракеты попали не в их дом...
Пожарные добивали последние очаги огня в развалинах, вода, вытекая из-под разрушенных камней, вымывала песчинки цемента, грязи и, стекая в сливные отверстия, оставляла на дороге следы, похожие на русло высохшей реки.
За работу принимались спасатели, пока ещё действуя вручную. Ведь ещё оставалась надежда, что под завалами есть живые. Тяжелую технику пригонят позднее, когда
Полицейский, точно археолог на раскопках, осторожно выковыривал из груды камней обгоревшую человеческую руку. Кожа на ней запеклась чёрной коркой, кисть скрючилась, стала совсем маленькой, точно это и не человеческая рука, а лапка какой-то курицы-переростка.
Повсюду валялись яркие картонки, точно с натовского самолёта бросали не только бомбы и ракеты, а ещё и рекламные плакаты с надписью наподобие: «Сербы, сдавайтесь! Всем, кто покорится, гарантируются жизнь, масло, хлеб и колбаса».
Сергей нагнулся, чтобы разглядеть то, что было написано на картонке. Как на картинах Энди Уортхола, где многократно воспроизводится один и тот же сюжет, здесь повторялось по горизонтали и вертикали изображение виноградной грозди, а рядышком – надпись, о том, что это стопроцентный виноградный сок, изготовленный из натуральных продуктов. На этой фабрике не разводили водой химический порошок, выдавая его за сок, а яблоки и виноград везли с юга – из Косова. Теперь благодаря «помощи Запада» косовским крестьянам трудно будет сбыть свой урожай. Европе он не нужен, там поставщики с Иберийского полуострова обеспечивают весь спрос.
Игорь, как робот, снимал всё происходящее. Он был ошарашен, хотя должен был бы уже привыкнуть к виду смерти. К оператору подбежали две женщины, плача, стали кричать: «За что? За что нам всё это? Косово – это наша земля! Мы боремся с инородцами, а нам на головы бомбы сыплют…»
Глупо требовать объяснения у натовских генералов – отчего они не бомбят Мадрид, ведь тот не отпускает басков на вольные хлеба, отчего не бомбят Тбилиси, который не признаёт независимость Абхазии и Южной Осетии? Таких примеров легко можно отыскать не один десяток, но бомбёжкам подверглась только Югославия…
Как же не хотелось Сергею задавать этим женщинам глупые вопросы о том, не погиб ли кто-нибудь из их близких во время налёта, не разрушили ли бомбы дом, в котором они жили. Он знал, что на эти вопросы будет звучать: «Да! Да! Да!» – а из-за него женщины с новой силой почувствуют боль утрат. Как не любил в такие секунды Комов свою профессию! Ему ведь надо писать о том, в каком из разрушенных домов эти женщины жили, расспрашивать, почему они остались в живых. Наверное, в гости пошли, там и заночевали, а когда вернулись, от их дома остались только дымящиеся развалины…
Сергей записал только их имена.
Полицейский наконец-то раскопал труп, спасатели переложили обугленное тело на носилки, укрыли его простынёй с ног до головы, а то вид этого мертвеца даже у людей с непробиваемой психикой мог вызвать нервную дрожь. Игорь подошёл поближе и заснял всё: и то, как труп доставали из развалин, как положили его на носилки, как запихнули в медицинскую машину. Уезжая, сирену на ней не включили. Действительно, куда торопиться? Мертвецов оживлять врачи ещё не научились…