По законам волчьей стаи

Ростовский Андрей

Когда после долгого пребывания в карцере и прибавления к его сроку энного количества лет Жора снова очутился в кругу благодарной воровской братвы, была созвана очередная сходка, на которой он был коронован и получил лихое погоняло Макинтош.

Жора Макинтош слыл человеком справедливым и очень требовательным к соблюдению воровских понятий. Он всеми фибрами души и силой своего непреклонного характера стоял на страже воровского закона, который по жесткости своих требований не уступал канонам самой консервативной религиозной секты. Он соблюдал его сам и заставлял это делать всех окружающих. Его авторитет среди честных арестантов и братьев-воров рос с неукротимой скоростью. Мало какие разборки и пересуды обходились без присутствия Жоры Макинтоша.

Будучи правильным вором, строго придерживающимся своей масти, во время второго длительного

заключения он застал период кровавых распрей между честнягами и арестантами новых формаций и движений — «суками», «махновцами», «дровосеками» и другими отступниками от старых воровских понятий. Немало шрамов прибавилось на его теле от острых заточек соперников-отщепенцев. Много здоровья было отнято у него в этот мрачный период. Он честно прошел и это испытание. Не был сломлен, не отступил от идеи, поборником которой являлся. Много страшного поведал он Герману о тех временах. И беспредел мусоров и отступников от воровской идеи. Жуткие побеги с многодневными блужданиями по тайге и вкус человеческого мяса, привкус которого до сих пор иногда ощущается во рту. Травля собаками и очередное прибавление срока. И еще многое другое, от чего кровь стынет в жилах.

Не было бы конца и краю его годам, проведенным за колючей проволокой, если бы не знаменитая хрущевская «оттепель». Глобальная амнистия, по воли которой Георгий вновь очутился на забытой уже свободе.

И вновь ловкие виртуозные кражи, которые заставляли хвататься за голову сотрудников правоохранительных органов. Объектами добычи Жоры Макинтоша и его отчаянных подельников становились исключительно разжиревшие на хищениях барыги — работники сферы торговли, постоянно воровавшие втихаря, прикрываясь «хлебными» должностями, нечистые на руку ювелиры, подпольные цеховики и прочие скрытые отголоски «нэпманской системы».

Не будем считать, что преступления в связи с этим можно оправдать. Но трудно не заметить, что ленинский лозунг «экспроприации экспроприаторов» к деятельности Макинтоша и его сорвиголов подходил как нельзя кстати.

Особое же удовольствие Георгию доставляло выставлять квартиры у заевшихся чиновников и партийных работников: предыдущий опыт для нашего смельчака не пошел впрок. Потом были новые отсидки, новые похождения и отчаянные до безрассудства кражи и налеты.

Ни один важный воровской сходняк не обходился без присутствия Жоры Макинтоша. Слово его было настолько весомым, что подводило черту в любом спорном вопросе. Он входил в самый узкий, избранный воровской круг и считался одним из самых значимых авторитетов. Он был близким другом ныне покойного небезызвестного Бриллианта — они провернули вместе немало громких, нашумевших дел.

Пик взлета авторитета Георгия пришелся на восьмидесятые годы, когда криминальная обстановка в перестроечной России приобрела новые черты. Считая пожилого вора человеком честным и опытным, уголовное братство приглашало его для решения самых сложных вопросов. Макинтош решал их по справедливости, не считаясь с тем, какие симпатии или антипатии он испытывал к той или иной стороне.

В середине девяностых годов Макинтош отошел от активной деятельности. Поговаривали разное: что, дескать, много снискал своей упрямой бескомпромиссностью себе врагов и его жизнь давно уже заказали беспредельные группировки; что попал в серьезную разработку правоохранительных органов. Кое-кто поговаривал, что его вообще нет в живых. Но несмотря на то что почти не мелькало его имя на вершине преступного Олимпа, оно все еще вселяло страх и трепетное уважение российской братвы.

Герман был рад новому знакомству. Он очень много важного и любопытного почерпнул для себя из общения с Георгием Максимовичем.

Как-то, разговаривая в гостиной, старый вор, затянувшись папиросой, произнес:

— Знаешь, Гера, времена сейчас совсем иные, нежели прежде. Все вокруг изменилось. И самое неприятное, что не в лучшую сторону. Сейчас я часто бываю один и долго думаю. Кумекаю о том, о сем. Как говорится, пересматриваю свою скорбную, почти уже прожитую жизнь. И все время мою душу терзает вопрос. Для чего? Для чего я прожил свою жизнь? На мой век выпало немало разного дерьма. Ради чего мне пришлось все это вытерпеть? Почти все, во что я раньше так верил и чем жил, оказывается, не стоит и выеденного яйца.

Георгий Максимович внимательно посмотрел на Германа.

Герман молча слушал. Они выпили еще по рюмке, и старый Вор продолжил свое повествование.

— Рассказываю тебе потому, что пришелся

ты мне чем-то, а на людей у меня, сынок, чутье особое. Так что не обессудь, если пооткровенничаю малость. Уж больно хочется душу кому-то излить. Тому, кто поймет. А ты, я вижу, человек понимающий, разумный. Так вот. Сложно самому себе признаться в том, что все, чему посвятил свою жизнь, свою идею, которую тащил на своих плечах, все это, оказывается, мало кому нужно. Скорее, вместе с жизнью, которая стала иной, стал иным и весь преступный мир. Не скажу, что раньше не было проколов и ошибок. Раньше тоже случались грубости и перегибы. Но сейчас! Сейчас конченый беспредел. Молодежь наши законы и понятия ни во что не ставит.

Что есть понятия? Понятия — это свод определенных правил, по которым должен жить каждый порядочный урка. Они основаны на честных и справедливых вещах, принятых нашей моралью, нашим образом жизни. Образом жизни каждого, кто пошел по нашей стезе, по нашему пути. Пути честного преступника. И если ты определился, кто ты есть по этой жизни, свой путь ты тогда должен выбрать сам. И нельзя быть проституткой, метаться туда-сюда, меняя мотивы и жизненные принципы. Для этого и были созданы понятия. Для порядка. Но, к сожалению, сейчас молодежь смотрит на наши старые правила, как на нечто отжившее и никому не нужное. И по большому счету в наше время все понятия и вообще воровской закон стали просто обыкновенным прикрытием, ширмой, закрывающей элементарную тягу к наживе. Жадную тягу. Грязную. И поглощенные этой жаждой новоиспеченные мафиози используют традиции и сам воровской закон, чтобы прикрыть, замаскировать свои гнилые замыслы. Они манипулируют им так, как считают нужным. Выгодным. Извращая все самое святое. Наше святое. Все, с чем мы прожили свою жизнь. Мы — воры старой закалки. А сейчас всем на все наплевать! Лишь на зонах еще соблюдаются наши законы. Там без этого нельзя. А на воле? На воле же беспредел!

Большинство преступников конкретно замусорились. Дела обтяпывают рука об руку с ментами. Где это видано? Кто только сейчас в мафию не лезет? Те же менты и барыги разные. Братва стала какая-то барыжно-мусорская. Кто на рынке мясом торговал да покупателей обвешивал, нынче посмотришь — стрелки разводит.

Или того хлеще. Раньше ментом работал, псом сторожевым у государства, а сейчас глянешь, крышу пытается состряпать для какой-нибудь фирмушки. И тоже — на тебе, пальцы гнет. Да еще и по фене пытается ботать. Смешно до жуткого, да оскорбительно до слез. Ведь недавно еще, паскудник, людям по-гнилому руки заламывал. Да невинных засаживал, дабы птичку поставить, чтобы висяка не было. Небось, ты сам о таких не раз слышал?

— Конечно, слышал. Не только слышал, но и сталкиваться приходилось, — ответил Герман. Георгий Максимович продолжил:

— А банды, или как их там сейчас — бригады, вовсе беспредельные. Черти голимые, отмороженные, без стыда и совести. Ничего не чтут, никого не уважают. Руки по локоть в крови. Беспредельничают по-черному, пока не отстрелят их, как бешеных псов. Они столько дерьма натворят, столько людей правильных из-за них сгинет — уму непостижимо! — Георгий Максимович покачал головой. — И так везде. Изменился сильно преступный мир. Ох, сильно. Может быть, я, старик, чего-то недопонимаю? Может, все в наших кругах так изменилось, потому что просто-напросто меняется время? Приходится так или иначе приспосабливаться. Даже повременно нам на больших сходках приходилось менять те или иные установки, согласно ситуации, дабы выжить. С волками жить — по-волчьи выть. Почему, например, вор не мог иметь жены? Да потому, что свободного урку ничто не должно связывать по рукам и ногам, окромя воровской идеи. Да чтобы мусора не могли давить на жулика через близких. Но время берет свое, и как ни называй, хоть и не зарегистрированные, но семьи существовали и дети были — хочется ведь человеку потомство иметь. Кровинушку родную. — Вор широко улыбнулся. — В некоторых вещах в былые времена до абсурда доходило. Появилось много машин. Вор не должен садиться за руль — дескать, не шофер. А запрет на телефоны, например. Зачем вору телефон? С ментами связь держать? Сейчас это, конечно, смешно, а в свое время кое-кого пытались и под косяк подогнать. Так-то. Или, к примеру, вор не может трудиться на государство. Это понятное дело. Государство — наш враг. А как шерстить стали, за тунеядство и прочую фигню, то и порешили на сходке, что не впадлу где-нибудь фиктивно числиться. Меняются устои, и многое я могу понять, но некоторые вещи в моей старой башке не укладываются.