По закону – привет почтальону

Мориц Юнна Петровна

* * *

Исчезли те века, та речь, тот образ быта,Посуда и бельё, и транспорт с бубенцом, —Но не исчезло то, что начисто забытоИ дышит на руке утраченным кольцом,Которое скользит, как взгляд, лишённый цели,Как голая душа, как воздух над рекой,И вдруг – слепящий свет, тот век, тот быт, те трелиСполна возвращены забытою строкой,Какой-то не такой, не здешней, не сейчасной,Не

знающей совсем – как здесь себя вести,Поэтому она не может быть несчастной,Печататься хотеть, о Господи, прости…

* * *

Закрой глаза и там гуди, работай,Как духовая группа и ударная,Как на ветру скрипящие ворота, —Пока не грянет тайна планетарная…Закрой глаза, и там случится всё, чтоУдарная, а также духоваяСыграет группа до того, как почтаТебя почтит, почти слезу в набор сдавая…Закрой глаза и, как египетская мумияСвоим гудением участвует в концерте,Гуди и там свои мелодии безумия,В которых – ритмы некой жизни после смерти.

Яблоки

(из цикла «Рассказы о чудесном»)

Яблоки делают так. Кусачками режут медную проволоку, цвет которой – чистое золото пиратского клада, золотого петушка, золотой рыбки, золотой яблони, где в золоте ветвей растут золотые яблоки – до войны, во время и после, и вечно, и послевечно.

Из этой проволоки, забинтованной зелёным лоскутиком ситца, но лучше – батиста, получается стержень яблока и веточка, из него торчащая, там в конце и листик яблони потом образуется.

На стержень, как пряжа на веретено, слоями навивается вата, через два слоя на третий обмазанная свежесваренным клеем, чтоб звенело, блестело и гладко круглилось, – можно и жидким крахмалом, но это хуже намного, вид будет вял, не сочен.

А как высохнет обмазка в яблоке и на яблоке и заблестит оно по-стеклянному, тут же красятся кистью яблоко и веточка, из него торчащая с листиком яблони, который здесь образуется.

Таким же образом делают груши, сливы, персики, вишни, апельсины, абрикосы, мандарины, баклажаны, морковь, огурцы, помидоры – и всё это сдаётся по накладной, при точном подсчёте штук изделия, а пять яблок оставляют тебе для подвески на ёлку, если дети имеются и справка о том.

Последнее яблоко съели, когда мне было четыре года, потом война покатила нас далеко от яблок, и начисто я забыла, что их едят. Но яблок я тех понаделала с матерью и сестрой великое множество, и по живому яблоку никак не тоскуя, – только по круглому хлебу.

Сказок о хлебе мало, о яблоках – много. То в яблоке отрава колдунская, то сон невозможной силы, то змейский соблазн, то Божий запрет, то чистое золото, – а кто ж это ест?!.

И ещё слух был и шёпот про то, что яблоки видеть во сне, – к похоронке.

Яблоки делать и во сне их не видеть?.. А как? Тайна молитвы.

Последнее яблоко сделала, когда было мне восемь лет, сразу тогда и война кончилась, и поехали мы, поехали в обратную сторону, домой, в деревянных вагонах, местами – в телегах… И вдруг на станции продают яблоки вёдрами!

Оказалось, что их едят!.. Их ножом режут!.. Их чистят, и стружка вьётся!.. Их варят! Они сочатся и пахнут!..

И все ко мне пристают, прямо хватают за шиворот: «Ну съешь яблочко! Ну только понюхай, какой аромат! Это же – белый налив!»

Мне съесть тогда яблочко было – что съесть табуретку или ключ от дверей. Моя память не ела яблок и противилась ожесточённо.

А люди ржали, как лошади, вгрызаясь в яблоки по самые кости дёсен, из которых лилась кровь, потому что – авитаминоз.

И хрустел народ яблоками в кровавом соку и, за шкирку держа, тыкал меня в те душистые вёдра, полные яблок.

Пришлось

мне тогда загрызть одно яблочко с листиком, белый налив. И стало то белое яблочко красным, потому что дитя народа сочится теми же дёснами, – как выяснилось на той же станции, где я тогда выплюнула в ладонь семечко яблока, красное семечко…

С тех пор яблоки даже снились мне иногда, но сон тот был не смертелен.

А вот корабль, плывущий во сне по улицам города, как в Венеции, оставил меня сиротой на лютом ветру и скрылся в тумане вечности с моими родными, материнско-отеческими.

В тумане, который плющит мне сердце, когда он сюда натекает.

Надо было делать кораблики. Яблоки делают так, кораблики – эдак, но всё едино, и есть в этом деланье детском космический ритм, который – молитва,

защита

и светлая память о тёмном.

В тени стрекоз

* * *

И ветер не о ветре,И снег не о снегах,И струны не о струнах,Песок не о песке,Слеза не о слезах,И звёзды не о звёздах,И крылья не о крыльях,И не о песне песня,И ритмы не о ритмах,Стихи не о стихах,Свеча не о свече…О чём?.. О том и речь.

* * *

Они рыдают в том столетье,Где пушки, ядра, кони в дыме,Их старики рыдают, дети,И я рыдаю вместе с ними.Рыдают стены в старом замке,Искусство и зола в камине,Рыдают жёны, куртизанки,И я рыдаю вместе с ними.Рыдают кущи над прудами,Стада и мельниц перекрестье,Любовь, пространство и страданье,И я рыдаю с ними вместе.Со мной рыдают выси, глуби,Колокола рыдают храма,Рыдает в дворницком тулупеНа льду кровавом мелодрама,Долбёжка льда рыдает ломом,Круша сердечные мерзлоты.И небеса текут по склонамТакой рыдательной работы.Они рыдают на планете,Где нас ещё и нет в помине.И мне смешны рыданья эти,Но я рыдаю вместе с ними. КОЖАВ источнике всех расцветших империй – рабы,Пленные всех цветов и оттенков кожи,Цветоделение кожи в печатне судьбы,В коже мозгов, чья дешёвка всего дороже.Галеры, гружённые кожей гребущих рабов,По коже морей, где звёздочки, солнышки, рыбки.Пирамидальная кожа культурных плодов,Золото масок, загадочные улыбки.В слове РАБОТА – первое слово РАБ.А что означает «ота»?.. Ну, ота – и ота!Из барабанов кожаных,Из божественно кожаных лапИзвлекается эта нота…