По закону «Триады»
Шрифт:
Турецкий ничего не сказал, поднял с пола миску и лег на свою койку.
— Как знаешь, — пожал плечами Кулек и пошел дальше.
Шахматная игра подходила к концу, на доске почти не осталось фигур, и у Кардана было явное преимущество. Степан обхватил голову руками, сосредоточенно размышляя.
— Ходить будешь, Ницше? — спросил Кардан.
— Сейчас-сейчас…
Сосед сверху, по прозвищу Рама, дождавшись, пока Кулек отвернется, протянул Турецкому бутерброд с салом.
Турецкий отрицательно замотал головой:
— Спасибо, не хочу.
— Бери. Пока
— Сыт я.
Сосед смачно откусил от бутерброда, понимающе хмыкнул:
— Переживаешь? Думаешь, все про тебя забыли? Следователь не вызывает? Жена не приходит? Не переживай, это у них такая метода: если сразу не раскололся, будут тебя мариновать, измором брать…
Турецкий кивнул, усмехнулся: ну и жизнь — уголовник рассказывает ему о нехитрых ментовских хитростях. Ирония судьбы.
Сосед, дожевав бутерброд, облизал пальцы, достал из кармана колоду карт, подмигнул.
— Может, сбацаем на интерес?
— Вот мой интерес. — Турецкий показал кубик Рубика.
Степан сделал наконец ход, до которого додумался, и вопросительно посмотрел на Кардана.
— Слышал я про эту сицилианскую защиту, — кивнул вор в законе. — На общем режиме под Иркутском один доктор показывал. Не впечатляет. Шах тебе, Ницше…
Вечером этого же дня Сергеич вел Турецкого по коридору. Оба молчали. Сергеич остановил подследственного у двери, похожей на дверь камеры, только без номера, отпер ее. Это оказался карцер. Турецкий вопросительно посмотрел на Сергеича. Сергеич легонько подтолкнул Турецкого внутрь, достал из-за пазухи несколько сложенных листов, сунул ему. Сказал шепотом:
— Читай, Борисыч. Десять минут у тебя, — и захлопнул дверь. Запирая, пробормотал себе под нос: — Так оно надежней будет…
Лампочка в карцере почти не давала света. Турецкий развернул листы, но не смог разобрать ни слова. Пришлось жечь спички и читать при свете пламени. Тут бы больше подошла зажигалка, но зажигалки у него не было, обзавелся бы, если б знал, что понадобится…
Турецкий просматривал один лист за другим и ничего интересного не обнаруживал: обычное перечисление квартирных краж, разбоев, аварий, самоубийств… Ни одна фамилия, ни один объект не вызывали ассоциаций. А между тем кто-то же должен как-то воспользоваться его изоляцией, иначе зачем его арестовали? Собственно говоря, это основной вывод, который у него был на настоящий момент, все прочие идеи Турецкий отмел… Он ждал, когда же Сергеич его отопрет, но контролер все не появлялся. И это было довольно странно, он же не мог не понимать, что на изучение пяти страниц много времени не понадобится… Часа через полтора бесплодного ожидания Турецкому стало не по себе. Он в сотый, наверно, раз подошел к двери, прислушался — тишина. Может, Сергеич сидит за дверью? Осторожно поскребся — никакого ответа.
Будильник
Руслан Тазабаев спал на нарах в одиночной камере. Это была камера и не камера. Широкоэкранный телевизор, кондиционер и даже душ смотрелись тут несколько сюрреалистично. И все же это была тюрьма. Другое дело, что его личная тюрьма. Практически собственная…
Бесшумно
— Какого хрена надо?
Надзиратели быстро переглянулись: не рассчитывали, что Будильник проснется.
Будильник пригляделся к ним:
— А чего это я вас раньше не видел, бугры?
— На пол! — зашипел один из надзирателей. — Мордой в землю! Руки за спину!
Второй включил свет.
— Совсем оборзели… — Будильник тяжело опустился на колени, лег, забросил руки за спину. — Завтра сами у меня будете землю жрать…
Второй надзиратель, воровато выглядывая в коридор, кивнул первому. Тот подошел к Будильнику, защелкнул у него на запястьях наручники, коленом прижал руки Будильника к спине. Второй надзиратель набросил ему на шею ремень и рванул, профессиональным движением ломая шею. Будильник не успел издать ни звука.
— Готово…
Надзиратели сняли с него наручники. Ремень завязали петлей, надели Будильнику на шею, перебросили через прутья оконной решетки и затянули, подвешивая тело над полом. Осмотрелись. Вроде бы все.
— Депрессия у человека случилась, — фальшиво-сочувственно сказал первый надзиратель.
Второй кивнул: да, мол, ничего не попишешь. Они вышли из камеры.
Будильник висел на ремне. Лязгнул засов. Лампочка погасла.
Турецкий
Контролер Сергеич наконец отпер дверь карцера. Турецкий сидел на корточках у стены. Открыл глаза, молча посмотрел на Сергеича.
— Извини, — деловито сказал тот. — Домой звонил — с внуком скандалил. Такая дубина растет! Восемнадцать стукнуло, в армию надумал идти, представляешь! — вздохнул Сергеич. — Его бы в войска МВД пристроить, чтобы в Москве служил… Кстати, Александр Борисыч, ты помочь не можешь?
— Отсюда? Нет, не могу. — Турецкий вернул листы Сергеичу.
— Нашел что-нибудь?
Турецкий отрицательно покачал головой:
— А что искал?
— Следы тех, кто меня сюда засунул.
— Это-то понятно. А какие они должны быть, эти самые следы?
— Если бы знать…
Сергеич вернул Турецкого в камеру как раз перед прогулкой. Арестантов вывели во внутренний двор тюрьмы. Турецкий впервые за двое суток закурил на свежем воздухе. К нему подошел Кардан. Поинтересовался:
— Давеча расстроенный со свиданки пришел. Случилось что?
Александр Борисович покачал головой:
— Просто с женой виделся…
— Ясно.
Турецкий был благодарен Кардану за этот лаконичный, но человеческий разговор. И почувствовал потребность его поддержать.
— А к тебе ходит кто-нибудь?
— Настоящему вору семью иметь не годится. — Кардан потеребил свой рубль-медальон и отошел.
Турецкий понял, что получил щелчок по носу. И поделом. Он — следак в недавнем прошлом, а сейчас сыщик, пусть и частный. А вокруг — уголовники. Турецкий сел на землю, опершись о стену. Неподалеку оказался Степан.