По затерянным следам
Шрифт:
Козик всё так же одной рукой опирался на плечо Седых, а другой на палку. Он твердо думал, что теперь никогда — сколько будет жить — не забудет Андрейку Седых…
— Ты знаешь, Андрейка, что я скажу, — зашептал вдруг Вася.
— Что?
— Помнишь, тебя толкнули с школьного крыльца?
— Помню.
— Это я… толкнул. Понимаешь, нечаянно как-то. Я знаю, ты ушибся, а я побоялся признаться. Плохо я сделал, правда?
— Подумаешь, что вспомнил, — заметил Андрейка и скосил взгляд на Козика: его нос напомнил ему клюв петуха — узкий, заостренный.
— Ты вот что… крепче опирайся, — сказал Андрейка.
— Тебе же трудно.
— Ничего, я выдержу.
Галерея постепенно становилась уже, идти рядом, как раньше, было нельзя, и Андрейка теперь продвигался боком. В одном месте, где ход был наполовину засыпан, они пробрались ползком. Но вдруг ход расширился, потолок побежал вверх, а еще через десять метров галерея превратилась в какой-то круглый подземный зал.
Отсюда выхода не было — зал оказался новым тупиком. Боярченко сделал шаг назад, но Андрейка, как видно, уходить не спешил, не двигался с места и Вася, поэтому задержался и Федя Боярченко.
Что было написано на камне
Подземный зал представлял собой расширенную пещеру метров десять в длину и столько же в ширину. Высокие стены создавали нечто вроде шатра, по неровному потолку стекали капли воды, в слабом свете фонаря, водяные струи казались прожилками серебра. Выступ на стене, сразу же у входа, был похож на большую голову какого-то зверя с тупой мордой и могучей шеей.
В углу около самой стены была вырыта неширокая, воронкообразная яма. Присветив фонариками, ребята увидели на дне ямы потемневшую, изъеденную ржавчиной ременную пряжку и черный козырек фуражки. Откуда здесь эти странные предметы?
Ломая голову над новой загадкой, они отошли от ямы и принялись пристально осматривать подземный зал.
И вот в одном месте на стене пещеры заметили белую длинную полосу. При более близком осмотре оказалось, что это обыкновенный камень-известняк, испещренный какими-то письменами. Конечно, мальчикам захотелось узнать, что там написано, но Вася Козик еле стоял на ногах, и пришлось уступить его просьбе: устроить его где-нибудь отдохнуть.
Вася сел посреди зала, вытянул ушибленную ногу и, потирая ее обеими руками, несмотря на боль в ноге, с явным любопытством оглядывался на Андрейку, который с фонариком в руках всматривался в надписи на камне.
Федя стоял рядом с Андрейкой. Он был явно озадачен тем равнодушием, с которым держался и говорил с ним теперь Седых. Он понимал, что ошибся. Может быть, нельзя было так отвечать на предложение Андрейки, но, с другой стороны, почему он должен заботиться о Козике? Только по его вине они оказались в западне. Лишь бы только выбраться отсюда, уж он ему ничего не забудет. Не обрадуется, что увязался за ними, больше никогда не посмеет ходить за кем-нибудь следом. Но Козик — это Козик, с ним разговор короткий. Совсем другое дело — Андрейка Седых, с Андрейкой Федя дружит давно и ссора с ним ни к чему.
— Андрей, — позвал Федя. — Ты сердишься?..
— Откуда взял, — ответил Андрейка,
— Ты сам по себе, мы — тоже.
— Как это — сам по себе? — Федя не понял. — Ты же мне друг… А Козик кто?
— Козик? — Андрейка подумал и сказал, — А мы кто по-твоему?..
— Как это — «мы кто?».
— Не понимаешь? Мы пионеры. Как Павлик Морозов… А будем и комсомольцами. Как Олег Кошевой будем… Теперь скажи, имеем мы право бросить товарища?.. Скажи! — уж совсем зло закончил Андрейка.
Федя опустил голову, переступил с ноги на ногу. Ранец болтался на ремне за плечами, верхняя пуговица у рубашки расстегнулась, галстук съехал набок. Его нос и губы стали будто бы толще. «Что теперь делать, — думал Федя, — как вернуть расположение Андрея? А всё из-за Козика». Он подошел к Васе и, глядя, как тот жалостливо смотрит ему в лицо, словно нечаянно, толкнул его.
— Подвинься, лопух…
Козик подвинулся, не говоря ни слова. Федя занял его место, словно оно было лучшим во всем подземельи.
— Расселся… здесь.
Вася снова промолчал, только ноздри его тонкого носа вздрогнули и в болезненную гримасу изогнулись губы.
В это время возле стены, где стоял Андрейка, послышался радостный возглас:
— Ребята, сюда!..
Вася Козик поднялся и, опираясь на палку, несмотря на боль в ноге, поковылял к Андрейке. Подошел и Федя.
Седых в слабом свете фонаря казался выше, чем был на самом деле, его тень колебалась на потолке пещеры.
Козик вопросительно взглянул на Андрейку и перевел глаза на стену — на освещенную светом фонаря белую полосу.
— Что здесь?
— Читай!..
Козик чуть приподнялся на носке правой ноги и, вытягивая шею, прочел: «Тов…щи! Ищ… те в дв… шагах от входа… Прощ….те». Он читал так, как было написано — отдельные слоги, буквы. По мере чтения, голос его становился громче. Наконец, он окончил и, не умея сдержать себя, закричал:
— Андрейка, это ж!.. Ты знаешь, что это?
— Знаю, — ответил Андрейка. — Нужно читать так: «Товарищи!.. Ищите в двух шагах от входа… Прощайте!»
— Правильно! И я так думал… Чего же мы стоим? — заторопился Козик. — В двух шагах…
Всегда сдержанный, Андрейка был взволнован не меньше Козика. А Федя? Забыв, что он только что говорил о Козике, стоял здесь же у стены и терпеливо ожидал, что скажет Седых, что прикажет делать. Он еще надеялся, что Андрейка не обойдет его.
Андрейка, между тем, достал из кармана нож и, отдав Козику карманный фонарь, сказал:
— Свети да посильней!
Тот стал на колени, обеими руками сжал фонарик — и свет в пещере вспыхнул ярче. Седых отмерил два шага от входа в левую сторону и, озабоченно хмурясь, сказал Боярченко: