По живому. Сука-любовь
Шрифт:
Валера открыл рот, собравшись спорить, но сообразил — не с чем, недовольно сморщился и снова исчез в гардеробной.
Он все делает на ходу и очень энергично. Ему всегда некогда. Его все достали и не ценят. Хотя объективно оценить его заслуги перед обществом невозможно. Это я без всякой иронии. Он уполномоченный по правам человека. Всегда есть безумно благодарные ему беженцы, получившие жилье; женщины, которых он спас от злобного иностранного мужа; ветераны новейших войн, прошедшие лечение в лучших западных клиниках; русские семьи, избавленные от гонений латвийских властей;
Я же не могу похвастаться большим количеством доброжелателей или пухлой записной книжкой. Когда компания мобильной связи предложила мне оформить скидку на пять любимых номеров, у меня едва набралось три. Оказалось, что звоню я только мужу, моему постоянному партнеру по работе — Гере, а третьим до кучи вписали Лизиного педиатра.
Лиза — это наша дочка.
Вышел муж полностью одетым, даже в ботинках. Достал новые из коробки.
— Какое сегодня число? — деловито спросил он.
— Не знаю.
Валера красноречиво закатывает глаза, вздыхает и укоризненно смотрит на меня.
— За что мне такое наказание? — вопрошает он риторически.
— Должно быть, ты в прошлой жизни сделал что-то очень плохое, — отвечаю я, жуя яблоко. Смотрю на свой телефон. — Двадцать шестое.
— Ты помнишь, что тебе двадцать седьмого к врачу? Не забудешь?
— Я помню.
— Ничего ты не помнишь. Если б я тебе сейчас не сказал, фиг бы ты вообще об этом подумала. Почему я обо всем должен думать? О деньгах, о твоей работе, о том, когда тебе идти к врачу. Мне больше делать нечего? А?
Валера бросил на меня один из своих фирменных выразительных взглядов. Я называю его: «Правда, нечем крыть?» Крыть и правда нечем.
— Не чавкай.
Кроме глобальных замечаний о том, что я ничтожество и ничего в жизни не добилась, муж делает мне еще мелкие, «по ходу пьесы».
— Ты сегодня никуда не идешь? — спросил Валера.
— Как обычно, отведу Лизу в садик, поеду встречаться с Ефимом Григорьевичем по поводу очередного объекта, насчет материалов пойду ругаться… Если успею, в спорт-клуб забегу.
— А работать ты не собираешься? — перебил меня Валера. — Золотце, ну пожалуйста, поработай хоть чуть-чуть, я тебя прошу. Знаешь, как мне надоело все на себе волочь?
— Угу, — киваю я.
— Солнце, ты могла бы значительно больше меня зарабатывать, ну честно. Тебе только надо хоть чуть-чуть себя заставить. Просто сесть и работать. «Райский сад» ты когда сдаешь?
— В конце недели.
«Райский сад» — это салон красоты «эконом-класса». Хозяйка Натэлла — беженка из Абхазии. Давным-давно, на заре своей карьеры, Валера помог ей получить гражданство и временную прописку. Энергичная тетка. Прописавшись, устроилась в элитный салон уборщицей. Теперь свой собственный открывает. Вообще сеть создать планирует. А я ей интерьер делаю. Разумеется, Валера протекцию составил.
— Дай посмотрю.
Я тащусь за Валерой на свое рабочее место возле кухни. Это большой чертежный стол, рядом компьютер, куча папок с образцами, цветовые планшетки. В общем, бардак.
— Покажи, — муж кивает на монитор.
Нехотя открываю. У мужа безупречный
— Нет, ну это нельзя так… — мрачно говорит он. Несколько секунд глубоко дышит, потом поворачивается ко мне, вытаращив от злости глаза: — Как ты вообще могла такое сделать?! Ты хоть подумала, для кого это делаешь?! Натэлла — простая деревенская баба! Выросла в горном ауле! И ходить к ней будут обычные тетки! Стричься за сто рублей и химию делать! Как думаешь, будут они вот в такое ходить? Ты вообще думаешь, что делаешь? Вот о чем ты думала, когда ставила такой свет? А такие зеркала? А фактуру? А вот это вообще что? Ты же не бутик оформляешь!
— М-м… — я замялась, глядя на свой проект.
Действительно, как мне могло прийти в голову сделать в обычной парикмахерской сложную комбинацию из зеркальных панелей, а все остальное покрыть белой грубой грунтовкой? Натэлла сказала, что ей хочется побольше зеркал, но чтоб просто и дешево. Бюджет соответственно. Ну я и думала… Все ничего не могла придумать. А потом зациклилась на этом «просто и дешево», и как-то сам собой получился интерьер, в котором абсолютно все, даже книжный шкаф без полок вместе с наваленными в него как попало книгами (н-да, опять же зачем это в парикмахерской?), закрашено простой матовой белой краской крупной фракции. Все-все: ламинатная стойка, стулья с металлическими ножками, все до последнего крючка покрашено одной кистью, как попало, с подтеками… И никаких специальных парикмахерских стоек из каталога. Узкие и длинные зеркальные полотнища от пола до потолка… «Просто и дешево», возведенное в концепцию. Да… Теперь только остается подумать, как объяснить это Натэлле. Валера прав. Невозможно.
— Я переделаю.
— Когда?! — рявкнул муж. — Тебе через два дня это сдавать!
— Возьму каталоги, наберу стандартную мебель. Функциональный минимализм. Стены под покраску, на пол плитку, самый простой свет. Все в единой цветовой гамме. Три цвета. Синий, белый, желтый.
— Синий? Белый? Ты в своем уме?! — Валере начинает «срывать резьбу». — Как можно быть настолько бестолочью?! Почему я обо всем думаю?! Я — уполномоченный по правам человека, говорю тебе, дизайнеру, какие цвета выбрать!
Я виновато опускаю глаза. Действительно. Есть определенный парадокс в происходящем.
— Значит, так, сделаешь ей, чтоб побольше красного, розового, окантовки чтоб обязательно золотые, ручки, вся эта дребедень… Как ее?
— Фурнитура.
— Да. Лепнину всякую можно, шторки дурацкие из стеклянных бус. Ну, как в техасском борделе позапрошлого века должно быть, понимаешь?
— Спасибо, — пристыженно говорю я, усаживаясь за компьютер.
— Господи, Одинцова, вот за что тебе так повезло? — спрашивает муж, но уже беззлобно, хитро и, как всегда, очень выразительно улыбаясь. Это выражение называется «Правда, я лучше всех?».