По живому. Сука-любовь

Ким Лилия

Когда мне становится совсем невмоготу слушать его обвинения и оскорбления, я зажимаю уши и кричу:

— За что?! Я тебе ничего плохого не сделала! За что ты меня обижаешь?!

А он отвечает:

— Одинцова, иди к чертям собачьим, стерва.

Потом, помолчав, добавляет:

— Я ору на тебя от бессилия. Потому что говорю-говорю, а достучаться не могу. Я тебе говорю: надо то делать, надо это. И это не мне надо! Это тебе надо! А ты такую рожу строишь, будто тебя заставляют, и ты обреченно на каторгу идешь. А мне надо тебя заставлять! Потому что ты вечно стонешь, что ничего не добилась. Я из кожи вон лезу, давая тебе возможность это исправить, а ты начинаешь истерить, что тебя принуждают! Это выглядит примерно

как наркомана гнойного оперируют, ему наркоз дать нельзя, потому что не берет, и вот этот гниющий организм орет на врачей: «Суки!» Да сдохни ты! Сдохни!

Если б он вместо каждого слова жег бы меня каленым железом, это было бы не так больно. Если бы он вырывал мне ногти, бил по губам ногами — это было бы не так больно. Каждое его слово капает мне на душу дымящейся кислотой, которая продолжает разъедать меня заживо долго-долго после того, как оно было сказано.

Н-да. Ну вот-с, значит, любим мы друг друга… И ведь любим же! С немыслимой силой и непонятной целью разрывая друг другу душу.

[+++]

— Лера? — кто-то тронул меня за плечо.

Я подняла глаза. Сначала увидела, что все посетители кофейни таращатся на странную тетку, что плачет в углу навзрыд, прикрывшись газетой.

— Здрасссти… — прошелестела я, кивнув всей верхней частью тела, как пингвин, и только после этого поглядела выше.

Передо мной стоял Сева.

Вот уж кого не ожидала я увидеть, так это его.

Во-первых, последний раз мы виделись лет семь назад на встрече выпускников. Я тогда только-только вышла замуж за Валеру и страшно этим гордилась. Во-вторых, все десять лет после нашего расставания Сева не пытался со мной связаться. В-третьих, когда рыдаешь от обиды на мужа, меньше всего хочется, чтобы это видел бывший любовник.

Коротко Севу можно представить так — три последних курса института у нас с ним был бешеный, необузданный, иногда круглосуточный, лучший в моей жизни, абсолютно незабываемый секс. Правда, я настаивала, чтобы это сохранялось в тайне, потому что была активистка и «ва-а-аще», а он с виду — тихий лоховатый ботаник. Тот самый «тихий омут».

Он сильно изменился, возмужал — вот правильное, хоть и некрасивое слово из черно-белых советских фильмов. Но это был, все всякого сомнения, он. Вокруг ярких голубых глаз легли глубокие лучики-морщинки, со щек сошел стыдливый румянец, а сами щеки провалились, обтянув широкие скулы. Пухлые чувственные губы высохли и потрескались. Вот стрижка такая, с длинными филированными прядями, ему точно идет больше, чем прежний пролетарский «боб».

— Хороший у тебя парикмахер, — заметила я, не зная, в какие утесы запрятать свое жирное тело. Лучшая защита, как известно, — нападение. — Ну, как жизнь? Устроился на работу или все так же — барменом?

Однако Сева изменился не только внешне. Прежде от моего вопроса он бы застеснялся, засмущался и стек в ботинки. А теперь сел, поставил чашку и фамильярно приблизил свое лицо к моему:

— Чего ревешь с утра пораньше в общественном месте?

Я еще больше смутилась. Мало того что через десять лет Сева увидел меня не в лучшей форме, так еще и рассказывать ему, что муж вполне обоснованно считает меня ничтожеством?

— Да так…

Неожиданно Сева двинулся чуть вперед, уткнулся носом мне за ухо и с силой втянул воздух.

— Аж голова закружилась… — едва слышно сказал он, коснувшись моей мочки губами. — Пахнешь ты по-прежнему.

Я отодвинулась еще и уперлась спиной в стену. Сева отстранился и принялся за свой кофе. Повисла пауза.

— Гхм, — я кашлянула, — раз уж встретились, расскажи, как ты живешь. Женился? Дети есть?

— Не женился, детей нет, — последовал ответ.

— А что так?

Сева посмотрел на меня, как глядел раньше, принимая какое-то важное решение, потом отвернулся и нервно задергал ногой.

— Может, потому,

что тебя любил все это время? — сказал он неожиданно и поглядел мне в глаза. — Поэтому ни с кем не мог отношений сохранить. Да и не хотел особо, — это звучало так, будто он меня обвиняет, но не слишком рьяно. — Жил полгода с одной… А потом ушел. Надоело. Лучше тебя никого не встретил. Ты лучшая женщина в мире, Лера. Это факт. Во всяком случае, для меня. Хм… странно. Я так часто с тобой разговаривал все эти годы и так часто говорил тебе, что люблю, что кажется, и не расставался совсем. И когда тебя здесь увидел, даже не удивился. Знаешь, первые три года я все ждал, что ты ко мне вернешься. Я был в этом уверен. Потом почти год был в отчаянии, потому что понял, что этого не случится. Мне попался журнал, где была статья о тебе и твоем муже. Как вы познакомились, и как ты в него влюбилась. Мне было очень горько. Но я перестал тебя ждать. То есть, может, продолжал надеяться, но ждать — уже не ждал. Потом… Потом я все старался тебя забыть. То с одной, то с другой. Был такой период, когда даже лиц не запоминал. Кстати, из-за тебя я долго привыкнуть не мог с другими… ну… Мы с тобой, помнишь, могли целый день этим заниматься. А девчонкам другим так не надо. Они через десять минут начинали удивляться, почему я… Кхм. Ну ладно. Не важно все это на самом деле. В общем, я встречался с кем-то, а говорил с тобой. Спать ложился — думал о тебе, просыпался — думал о тебе. Звонил иногда матери твоей, все хотел узнать, как ты. Только не заговорил ни разу. Всегда трубку клал. Я очень старался тебя возненавидеть. Вспоминал, как ты надо мной издевалась, какие скандалы мне закатывала. И не мог. Помнишь, я тебе рассказал, что одна девчонка, подружка Егора, на три года младше нас, в меня влюбилась и стала караулить меня по утрам на улице? Ты такой скандал закатила! Домой ей позвонила, сказала ее отцу, что ты моя жена, а я вообще по проституткам таскаюсь, гонорею только-только вылечил. Ужас! Лера, но я вспоминал об этом и смеялся! Ты такая… такая смешная была, такая взъерошенная, испуганная. Просто я в тот момент понял, что ты на самом деле меня очень любишь, только признаться в этом стесняешься и потерять меня боишься. Лера, я тебя люблю! Я тебя все это время любил. Тебя одну и никого больше.

Сева взял меня за руку. Ладонь у него была очень горячая, но сухая. Я отвернулась, потому что на глаза мне снова навернулись слезы. Меньше всего такой речи можно было ждать от тихого и застенчивого Севы. Невероятно. Он говорил так надрывно, горько и с таким отчаянием, что напоминал игрока, который идет ва-банк, ставя казенные деньги. Каждое слово, что он произносил, было, как глоток воды в пустыне. Нет, будто я, потерявшись, почти умерев от жажды и зноя, вдруг свалилась в чистый и прохладный ручей посреди зеленого леса.

— Сева, куда ты шел?

— Что? — не понял он.

— Ну, как ты здесь оказался?

— Да случайно. Машину занесло, в сугроб въехал, а обратно никак. Надо дворника найти с лопатой, а я так вымотался, что решил сначала кофе зайти попить. Ну и зашел, — Сева заулыбался, глядя на меня яркими, счастливыми глазами.

И тут я не удержалась, порывисто обняла его за шею:

— Сева, господи, как же хорошо, что мы встретились! Если бы не ты… Если бы не ты…

Поверить в случайность этой встречи было невозможно. Невероятно. Через десять лет, в момент, когда я отчаялась и почти решила, что смерть — единственный и наилучший для меня выход, Севина машина въехала в сугроб напротив этого кафе. В такие моменты начинаешь верить в существование высшей силы. Как это у Рильке… «Но есть один, что держит все паденья, с безумной нежностью в своей руке…»

Мы смотрели друг на друга, будто не расставались. Но оба понимали, что от той фразы, что прервет наше молчание, зависит, как будут развиваться наши дальнейшие отношения и будут ли они развиваться вообще.