По зову долга
Шрифт:
В отличие от него, Лорэй ориентировалась во всём многообразии достаточно уверенно. Внимание она уделяла в основном струнным инструментам и вскоре остановила выбор на дальнем родственнике мандолины. Благородные очертания деревянного корпуса с двумя грифами и двадцатью восемью струнами, узор, сходный с теми, что носил на своём лице Чимбик. Инструмент притягивал взгляд, даже не издавая ни единого звука.
Пальцы Эйнджелы легонько коснулись струн нижнего ряда. Тихие печальные звуки наполняли деревянный корпус, заставляя тот резонировать и придавать звучанию новые
– Этот, - девушка подняла взгляд на Чимбика, ожидая его решения по поводу покупки.
Репликант кивнул и, с трудом оторвав взгляд от инструмента, жестом подозвал продавца.
– Вы будете на нём играть, мэм?
Это, пожалуй, был один из самых глупых вопросов, заданных Чимбиком за всю его сознательную жизнь, но и удержаться от него он не смог.
– Нет, я его сломаю и разведу посреди каюты уютный костерок, - фыркнула в ответ Лорэй.
– Конечно, я буду на нём играть.
Чимбик кивнул, бесстрастно глядя на инструмент, но в душе он уже сгорал от любопытства, нетерпения и непривычного ожидания чего-то хорошего.
– А где Вы научились играть на этом инструменте, мэм?
– вслух спросил он, даже не попытавшись скрыть любопытство.
Девушка любовно погладила инструмент по корпусу.
– В некоторых семьях детей обучают не только правильно вести себя за столом, но и многим другим бесполезным навыкам, милый. Но с завелем я подружилась на Тиамат.
Эйнджела вновь взяла его под руку и на этот раз жест не вызвал протеста у репликанта.
– Вечер будет долгим, - пообещала ему девушка и посоветовала.
– С твоим аппетитом лучше сразу заказать ужин.
По возвращении в каюту сержант зачарованно наблюдал, как Эйнджела настраивает завель. Девушка сбросила туфли и устроилась на диване, умастив нижний гриф завели на согнутой ноге. Холёные тонкие пальцы проворно пробежались по струнам, коснулись ладов и потянулись к колкам. Это занятие настолько отличалось от всего, что видел в своей жизни Чимбик, что казалось принадлежащим другому миру.
Стюард, доставивший ужин, с любопытством поглядывал на девушку и так медленно расставлял блюда, что вызвал недовольство Чимбика. Репликант моментально переместил оставшиеся тарелки на журнальный столик, всучил опешившему стюарду монету и едва не вытолкал за дверь.
Лишь после того, как запер дверь, репликант покосился на девушку, опасаясь увидеть осуждение на её лице. Ничего подобного. Эйнджела одобрительно улыбнулась, отложила в сторону завель и взялась за настройку миниатюрного голопроектора. Обыденные для Консорциума, тут они считались предметами роскоши и непременно присутствовали в интерьере дорогих гостиниц и кают.
– Погаси свет, - попросила девушка к некоторому удивлению сержанта.
Не особенно понимая смысла, Чимбик провёл рукой по сенсору, погружая каюту в темноту. Нет, не в темноту. Мрак освещал голографический огонёк старинной, оплывшей воском свечи. Зрачки Чимбика расширились, приспосабливаясь к новому освещению.
– Для чего это, мэм?
– Доверься мне, - попросила Эйнджела, снова беря в руки завель.
Довериться...
Опасности в происходящем сержант не видел, а потому молча сел на диван рядом с девушкой. Довериться? Он готов довериться. Впервые в жизни. Ей.
– На Тиамат есть легенда, - тихо, с вкрадчивыми интонациями заговорила Эйнджела, - что объятые горем души людей не могут обрести покой и селятся в деревья зинда. Умелый мастер чувствует такое дерево и превращает его в завель, через который мятежная душа может поведать свою печальную историю. Нужно только уметь слушать...
Голос Эйнджелы приобрёл особую глубину, завлекая доверчивого слушателя за собой, в иллюзорный мир сказки. Это был обман, но обман желанный. Обман того сорта, что называют волшебной сказкой.
Чимбик слушал её голос и ощущал нечто странное, чему не знал названия. Полученная от Лорэй информация не могла быть правдой. Обман или, в лучшем случае, дикарское верование. Но то, как она это говорила... В этом крылось что-то большее.
Зазвучала музыка. Пальцы Эйнджелы начали прихотливый путь по многочисленным струнам, то ударяя их, то щипая, то едва касаясь. Чимбик тут же отметил разницу между её движениями, и движениями актёра в голо-спектакле: если актёр просто водил рукой по струнам, то Эйнджела демонстрировала прекрасно развитую мелкую моторику и точность.
Но тут она запела и мысли покинули голову репликанта.
Это было так непохоже на бравурные марши и бодрые строевые песни, что сержант поначалу опешил. Он просто слушал, замерев и не издавая ни единого звука. Казалось, он даже не дышал. Звук проникал в самую его суть, минуя сознание. Так музыка зачаровывает диких зверей. Сержант просто слушал волшебное сплетение тихой нежной музыки и самого прекрасного голоса.
Когда первое потрясение миновало, Чимбик начал осознавать, что в словах песни есть смысл. Поначалу он ускользал от репликанта: мешало обилие неизвестных понятий и идиом. Но мысль о том, чтобы задать вопрос и тем самым оборвать пение, вызывала резкое отторжение, не смотря на всю её логичность. Чимбик упрямо пытался самостоятельно вникнуть в смысл песен, опираясь на свой небогатый жизненный опыт.
И у него получилось. Пусть и не сразу, но восхитительный мир сказок понемногу открывался репликанту, позволяя увидеть красоту легенд.
В эту ночь Чимбику довелось отчасти наверстать то, что обычные дети получают в изобилии. Эйнджела знала великое множество песен, длинных баллад и самых разных историй. Когда её пальцы уставали, она откладывала в сторону завель, делала глоток вина и рассказывала чарующие и волшебные сказки. Чимбик слушал, напрочь позабыв про накрытый стол и остывающие блюда. Всё его существо было поглощено новыми впечатлениями.