Победа по очкам

Пронин Виктор Алексеевич

– Машу я не потяну, – с грустью сказал Пафнутьев.

– В каком смысле?

– Для Маши одного острова мало. Ей нужен архипелаг.

– Уверяю, Павел Николаевич, вы ошибаетесь. Чрезвычайно скромная, некапризная, но со своим достоинством женщина.

– Да, я это заметил, – сказал Пафнутьев чуть поспешнее, чем следовало, и Лубовский понял – его собеседник торопится закрыть эту тему.

– Мои бумаги целы? – неожиданно спросил Лубовский. – Неужели в самом деле сгорели?

– Дотла! – Пафнутьев даже ладони прижал к груди в знак полнейшей своей искренности.

– Значит, целы.

– Юрий

Яковлевич!

– Сколько вы за них хотите?

– Да я бы вам их даром отдал!

– Даром не надо. Даром – это слишком дорого. У меня нет таких денег. Мы можем поговорить об этом спокойно, не торопясь и вполне доверяя друг другу? И еще одна у меня просьба – называть вещи своими именами.

– Видите ли, Юрий Яковлевич…

– Остановитесь, Павел Николаевич! По вашим первым словам я понял, что разговор у нас пока не клеится… Дело вот в чем… У меня мало времени. Завтра я улетаю.

– В Москву?

– Нет, в Москву я могу вернуться только с вашей помощью. Я это знаю, и вы это знаете.

– Вы меня переоцениваете.

– Ничуть. И потом, если я ошибаюсь, то это мои проблемы. Позвольте мне говорить то, что я считаю нужным. У нас для разговора есть только этот вечер. Давайте его используем… Как можно лучше. Согласны?

– Юрий Яковлевич! Конечно!

Вошла Маша, молча поставила на стол бутылку вина, два бокала, нарезанные грейпфруты, задержалась на секунду, ни на кого не глядя – давая возможность заказать еще что-либо. Но и Пафнутьев, и Лубовский молчали, и Маша так же неслышно выскользнула из комнаты.

– Красивая женщина, – как бы про себя сказал Лубовский.

– Вот здесь мы с вами наверняка едины во мнении! – воскликнул Пафнутьев.

– Я знаю, – кивнул Лубовский.

– Откуда?

– Павел Николаевич, вы более откровенный человек, чем вам кажется. А я более проницательный. Я ответил на ваш вопрос?

– Вполне.

– Ответьте и вы на мой… Эта дурацкая статья в газете… С вашей подачи?

– Я по другому ведомству, Юрий Яковлевич.

– Хотите откровенно? – Лубовский налил себе вина, выпил, помолчал, поставил стакан на мраморный столик. – Я легко могу разбить любое обвинение, любой упрек этой статьи, или как там она называется. Но видите ли, Павел Николаевич… Я не имею права этого делать, я не могу опускаться до оправдываний, до каких-то там доказательств. Если я доказываю, значит, уже ущербен. Понимаете, о чем я говорю?

– Вполне.

– Я тоже думаю, что понимаете, несмотря на странную манеру, в которой ведете разговор.

– В чем вы увидели странность?

– Куражитесь, Павел Николаевич.

– Если тема не допускает шуток – это несерьезная тема… Так сказал какой-то очень умный человек, но я не помню, к сожалению, его фамилию.

– Выражение хорошее. Оно мне тоже нравится. Но ваша куражливость вовсе не шуточная. Она избавляет вас от ответственности за свои слова. Дескать, поговорили, поболтали, разошлись, и никто никому ничем не обязан.

– Юрий Яковлевич, – со всей доступной ему серьезностью заговорил Пафнутьев. – Смею заверить, что я услышал все ваши слова и ни от одного своего слова не отказываюсь. И пусть вас не смущает некоторое кажущееся, повторяю, кажущееся легкомыслие в моих

словах.

– Нисколько в этом не сомневаюсь. Иначе вы бы не сидели здесь. Уж если на меня выпустили вас, Павел Николаевич… Я сделал соответствующие выводы. Мы в Испании, Генеральная прокуратура далеко, между нами три десятка стран… Мы на острове в Средиземном море, мы в моем доме, наконец… Я предлагаю поговорить… Даже не знаю, как это назвать… В общем, по-мужски. Согласны?

– Да, – коротко ответил Пафнутьев.

– Хорошо.

Лубовский поднялся из кресла, стоя выпил несколько глотков вина из бокала, подошел к громадному окну с видом на море. Наступили сумерки, но море, кажется, сделалось еще неожиданнее – теперь в нем отражались розовые облака, подсвеченные закатным солнцем.

– Прекрасная погода, не правда ли? – весело сказал Лубовский, падая в кресло.

– Более красивого я ничего в своей жизни не видел, – заверил хозяина Пафнутьев.

– Только не говорите, пожалуйста, что такого больше не увидите! – подхватил Лубовский. – Уверяю вас – увидите. И кое-что более впечатляющее, можете мне поверить. Продолжим… Я не оговорился, когда сказал, что только вы можете позволить мне вернуться в Москву. Это суровая правда сегодняшнего дня.

– Поясните.

– Сложилось странное положение – я оказался в полной зависимости от вас, Павел Николаевич. Это не будет продолжаться долго, не заблуждайтесь, но сегодня, когда я должен быть в Москве, я не могу туда поехать, с моей стороны это была бы ошибка. Чуть позже я там буду, но не сегодня. Вы, Павел Николаевич, ведете уголовное дело, затеянное против меня злопыхателями. В вашей власти дело прекратить. За отсутствием состава преступления. Есть некие документы… Вы можете вернуть их мне, и я буду вам чрезвычайно за это благодарен. – Лубовский помолчал, давая Пафнутьеву возможность в полной мере оценить его слова. – Если вы по каким-то причинам, мне непонятным, не можете вернуть эти бумаги, вы в состоянии их уничтожить. Делайте с ними все, что хотите, но я должен быть уверен, что они не попадут к злопыхателям и они не затеют против меня новой кампании. Дело, которое попало к вам, уже достаточно зачищено…

– Я знаю, – обронил Пафнутьев.

– Видимо, вам удалось кое-что восстановить… Удалось?

– Не знаю, – честно сказал Пафнутьев.

– Удалось, я знаю, – улыбнулся Лубовский. – Вы были в Челябинске, встречались кое с кем, встреча была результативной. Вы могли оттуда не вернуться, оттуда не все возвращаются, но вы оказались человеком достаточно предусмотрительным, далеко не беспомощным. Впрочем, возможно, вам просто повезло, вы попали к надежным ребятам. Видите, как я с вами откровенен?

– Вижу.

Лубовский вынул из кармана блокнот, вырвал страничку, что-то написал на ней и, сунув в карман, снова обернулся к Пафнутьеву.

– У нас сегодня с вами вечер откровений. Хотите, я прямо сейчас скажу открытым текстом ваше главное опасение, возражение, называйте, как хотите. Генеральный прокурор. Вы работаете под его знаменем, вы ему подчиняетесь, перед ним отчитываетесь. Правильно?

– Ну… В этом нет никакого секрета.

– Согласен. Сегодня я разговаривал с Генеральным. Знаете, что он мне сказал?