Победа вопреки Сталину. Фронтовик против сталинистов
Шрифт:
— Скорее всего, снаряд был неисправный, взрыватель сработал преждевременно.
— А может, чехол со ствола не сняли или в стволе грязь накопилась? — ядовито спросил следователь. Он склонил голову набок и нарочито дурашливо приоткрыл рот.
— Орудие — не мусорный ящик, чтобы в нем мусор накапливался, посмотрите другие гаубицы, как они ухожены. Это и полковник Урюпин может подтвердить. Он только что был у нас. Чехол до сих пор лежит свернутым у орудия.
— Это все и после можно сделать. А может, специально решили вывести из строя? — угрожающе посмотрел на меня особист. Ранее никогда не имел я дела с органами, не был под следствием, поэтому не представлял, что
— Сегодня одно орудие, завтра — другое, смотришь — и выведена батарея из строя, — не обращая внимания на мое возмущение, продолжил лейтенант. — Сколько человек убито или ранено при взрыве?
— Никто не пострадал! — с гордостью заявил я.
— Как? Вы что, специально их спрятали, прежде чем взорвать ствол? Значит, людей пожалел, чтоб они не выдали вас. — Конецкий как бы между делом взялся за ремень и перевел кобуру с пистолетом из-за спины на живот.
— Ну, отвечай, лейтенант, с какой целью и по чьему приказу вывел орудие из строя? — уже резко потребовал особист. Такое обращение смутило и напугало меня. Дело принимало какой-то серьезный оборот.
— Кто ваши сообщники? Чтобы взорвать орудие, надо было в ствол бросить песочку.
— Да где же вы в болоте песочек найдете? — По требованию Конецкого в который раз рассказываю, как все случилось. Но особист уже требовал «признания»:
— Снаряд и ствол разлетелись вдребезги, и ничем не докажете, что они были чистыми, а то, что люди не пострадали, только усугубляет ваше положение. Признавайтесь чистосердечно, и это облегчит вашу участь. Подумайте над этим. А я пока расчеты допрошу.
Лейтенант удалился, прихватив мой автомат. В дверях блиндажа замаячил автоматчик. Конецкий долго допрашивал других батарейцев, особенно солдат третьего орудия. Когда он вернулся ко мне в блиндаж, я ничего нового сказать ему не мог.
— Кое-что имеется, — загадочно сказал он, садясь против меня. — Признавайтесь и называйте сообщников.
— Я сказал уже все. Давайте отстреляем все оставшиеся сняряды. Проверим, нет ли среди них порченых, — предложил я.
— Ты что, хочешь взорвать все стволы? С моей помощью выполнять вражеское задание! — вскипел Конецкий.
— Отчего же они взорвутся, если взрыватели у всех снарядов исправны, по вашей версии, и орудия еще раз почистят под вашим присмотром.
— Будем судить тебя, лейтенант, за умышленное уничтожение орудия. Так что пойдешь со мной в СМЕРШ.
Я знал, что из СМЕРШа не возвращаются, и мне стало страшно. Там не докажешь свою невиновность. Горько умирать предателем, от своей пули, лучше б немцы убили.
Следователь поднялся и направился к выходу. В этот момент меня осенила счастливая мысль: роковой выстрел третьего орудия был по счету вторым. Если бы гаубица была грязной, то она взорвалась бы при первом выстреле.
— Но это же был второй выстрел! — отрешенно кричу я особисту.
— А какое это имеет значение? — не оборачиваясь, сказал он.
— Нет, ты послушай, я докажу тебе, что ты не прав, лейтенант! — изо всех сил закричал я. Мой крик и обращение на «ты» возмутило следователя. Он вернулся, чтобы поставить меня на место, и с усмешкой уставился на меня.
— Если ствол внутри был бы грязным или в чехле, то взорвался бы первый снаряд. Но у первого снаряда был исправный взрыватель, и выстрел был нормальным. Почему же не взорвался второй снаряд, когда ствол уже был прочищен первым выстрелом, а чехол сорван напором воздуха? Да потому, что у него был неисправный взрыватель! — высказался я.
Конецкий задумался, потом лицо его просветлело, он улыбнулся и сказал:
— Счастливый
Ночью всю партию подозрительных снарядов из батареи увезли». [82]
Вспоминает Татьяна Артемовна Мотина: «25 июня 1941 года я уже была на сборном пункте в городе Нелидово. Там формировался наш передвижной походный госпиталь № 2297 на конной тяге. Все наше хозяйство размещалось в повозках. 40 пар лошадей. Вскоре я узнала, что такое фронт под Смоленском. Кровь, увечья и стоны раненых, а над тобой почти без перерыва носятся самолеты с черными крестами, словно коршуны, почуявшие кровь, с воем бросаются на добычу. В воздух взлетают куски человеческих тел, повозок, медицинского оборудования. Все смешиваются с землей… В конце октября немцы нас окружили и взяли в плен (под Вязьмой), гнали нас в сторону Дорогобужа. Удалось бежать. Голодная и истощенная, оказалась у добрых людей. Мне тогда шел 21-й год. Меня переодели в гражданскую одежду. И выходили, собравшись с силами, двинулись в путь в родные места… Думала, наберусь сил и двинусь через фронт к своим.
82
П. Михин. «И такое бывало». Сборник воспоминаний ветеранов боя подо Ржевом. «Это было на Ржевско-Вяземском пладцарме». Ржев, 2000. С. 31–35.
Всего неделю побывала я у родителей. Однажды к вечеру прибежала соседка и сказала: «Беги, Татьяна, сейчас за тобой придут немцы. Кто-то донес им». Успела убежать… В феврале 1942 года удалось с подругой добраться до своих.
Сразу же меня вызвали в особый отдел, где я все рассказала о своих приключениях. Потом меня отправили в спецлагерь в Подольск, где находился один офицерский состав: от младшего лейтенанта медицинской службы. Условия содержания здесь были очень жестокие. Практически это был лагерь заключенных, или, как его называли, фильтрационный, где люди проходили проверку и ждали своей участи.
Страшно вспомнить, каких только ярлыков на меня не вешали. Бесконечные допросы и множество вопросов «Почему? Почему меня не убило и я попала в плен? Как бежала из плена? Как перешла линию фронта?» И вопросы, и тут же обвинения, причем голословные. Короче говоря, со мной разговаривали, как с преступницей. Не дай бог никому быть в такой ситуации.
Были люди, которым выпало получить большие сроки лишения свободы. В лагере люди постоянно менялись, поэтому просто исчезали многие, и мы не знали их судьбу. После долгих мытарств мне, наконец, объявили, что меня направляют в штрафной батальон санитаром. Многие офицеры из разных родов войск были вместе со мной лишены звания и наград, одеты все в форму рядовых и направлены на передовую. Так я оказалась в составе штрафного батальона, который был направлен в район дома отдыха имени Семашко подо Ржевом.
…Мы должны были форсировать Волгу. Нам сказали: «Искупите свою вину кровью и тогда станете в общие ряды защитников Родины». Атака началась внезапно, и стремительно наступали тремя эшелонами. Два эшелона успели проскочить на другой берег, а третий немцы расстреляли из пулеметов. К отзвукам боя тут же прибавились истошные крики, стоны и ругань, этакими многоэтажными словечками. Это шел скоротечный рукопашный бой в немецких окопах на другом берегу. Немцы не выдержали натиска и отступили. Мы захватили территорию дома отдыха и закрепились на захваченном плацдарме.