Победить смертью храбрых. Мы не рабы!
Шрифт:
Закончив с приказаниями, танкист вновь обратился к пехотинцу:
– Заскакивай. Пойдет первый взвод, второй, а мы поддержим. Не свались.
Сержант повелительно махнул своему отделению, а сам, задержавшись на несколько мгновений, прошил двумя длинными очередями Книппеля, гражданских и официанта. Кто-то упал на землю, кто-то, пачкая кровью скатерть, завалился на стол, опрокидывая с него тарелки и графины. Мельком взглянув на результат своей стрельбы, сержант обратился ко мне:
– Вон пистолет, если что. Тылы подойдут. Парень твой в санитарке.
Боец подбежал к танку и запрыгнул на машинное отделение. Бронированный монстр, взревев
Штурм тем временем замедлился. Судя по всему, защитники клуба и близлежащих домов все еще были в силах сопротивляться. Продвижение казаков замедлилось, а потом и вовсе остановилось. Огибая холм, в ложбину на полном ходу влетали тридцатьчетверки с десантом на броне. Кто-то из них останавливался на несколько секунд, и тут же раздавался глухой звук выстрела. Взлетала щепа из кузовов машин, летело железо кабин, переворачивались и бились минометы. Краснозвездные танки, будто бешеные, ворвались на позиции артиллерии, безжалостно давя и круша все на своем пути. Десант, спрыгивая с брони, тут же организовывался в отделения, занимал оборону и выкашивал бестолково мечущихся казаков и немцев.
Некоторые танки останавливались и вели огонь с места, тщательно прореживая улицы от обороняющихся казаков. Другие шли вместе с атакующим десантом, прикрывая его и действуя собственными пулеметами.
Это было не просто избиение или уничтожение противника. Танкисты вместе с пехотой действовали настолько слаженно и грамотно, что я не мог довольно долго подобрать термин. Просто смотрел и даже любовался тем, как поднимают руки казаки и немцы, как на единственный выстрел из дома танкисты отвечают осколочным в окно. Смотрел, пока до меня наконец не дошел смысл происходящего. Пока я не понял, что же сейчас, на моих глазах, творится.
Отпустив руку Насти, я подошел к расстрелянным немцам и, присев у сброшенного пояса, расстегнул кобуру. Вынул тяжелый «вальтер», повертел в руках и снял предохранитель. Без особых раздумий и совершенно без мандража пнул Книппеля. Немец тяжело ворохнулся от моего движения. Будто мертвый.
Поколебавшись пару секунд, я все же выстрелил в Йозефа. Аккурат в голову. Перешагнул через уже гарантированный труп и остановился рядом с гражданским толстяком. Тот, каким-то образом почуяв меня, вдруг извернулся и, нелепо дергаясь, постарался заползти под стол. Я ногой прижал его к земле, прицелился в затылок со складками жира, прикрытыми тонким ежиком волос, зажмурился и нажал на спусковой крючок.
Не так давно меня заставляли делать контроль раненым и павшим. И мне это не нравилось, я безумно хотел избавиться от этой обязанности. Но тогда не нашлось никого другого, и мне пришлось кидать гранаты в кучу искалеченных на минном поле людей. Тогда это было схоже с «добиванием», которого я не выносил в бытность свою в «фирме». Прыгать на павшем противнике, колотить его башкой об асфальт – я был выше этого. И то, чем меня заставлял заниматься Диляров, мне претило.
Почему же сейчас я сам взял в руки оружие для осуществления той же неблагородной затеи? Я могу объяснить. Все просто. Тогда мы были окружены, нам следовало выстраивать отношения с немцами, как-то лавировать.
Теперь же, глядя на уверенные маневры Т-34-85, на отменно действовавших десантников-пехотинцев, я понимал, что все, совершенно все бесповоротно изменилось. Мы не были изгоями, не были кучкой доходяг, неведомо как попавших
Сейчас, уничтожая оккупантов, я лишь приближал момент окончательного триумфа. Не боролся безнадежно с системой, а целенаправленно сражался в рядах тех, кто всегда и во всем старался защитить мою спину. И создавшуюся систему ценностей, систему рабства и унижения моего народа на моей земле мы были в силах изменить. Теперь все зависело лишь от нас.
Перешагнув через толстяка, я двинулся к следующему гражданскому.
Другие
Симаков щурился и часто встряхивал головой. Порывался встать, чтобы отправиться куда-то, но неизменно падал. Уже дважды оказывался на земле, садился и вновь предпринимал попытку подняться на ноги. Никакие увещевания двоих бойцов-санитаров не помогали. Сержант был упрям.
– Соберись, лейтенант! – Высокому, статному капитану приходилось кричать. Свиридов старательно поворачивался к допрашивающему правым ухом, которое слышало получше, но помогало это мало. Мешали подрывы взрывчатки и боеприпасов, складированных в клубе. Трескотня выстреливающих от жары патронов.
– Слушаю. – Свиридов, переведя взгляд на пытающего подняться и вновь валящегося на землю, словно деревянная кукла, Симакова, громко ответил капитану. Скорее догадавшись о смысле вопроса, нежели услышав его.
– Всех вывели, лейтенант? Или кто-то еще там остался?
Свиридов вновь огляделся по сторонам. Тягучим, будто бы плавящимся, застывающим и растягивающимся на предметах взглядом. Вяло шевелящийся, в обгоревших лохмотьях Клыков. Санитары колдовали над ним, сдержанно ругаясь, срезая остатки униформы. Мелькали ослепительно-белые бинты и темно-красные участки сгоревшей, отслоившейся плоти. Жилов с Разваловым. Закопченные, в разорванных гимнастерках. Здоровенный сибиряк с обгоревшей и перебинтованной наскоро головой, с красными, обожженными руками.
Всех ли?
Свиридов, медленно повернувшись, посмотрел в сторону деревни. На поднимавшийся в небо костер, бушующий над тем самым местом, где полчаса назад еще стоял ладный, подремонтированный и обжитой клуб. Какая теперь разница, всех или нет? Кто полезет в огонь под разрывы боеприпасов?
– Ну же, лейтенант! – Пехотинец, не выдержав, схватил Свиридова за грудки и встряхнул. Материя гимнастерки тут же треснула. Но ни один, ни другой не обратили на это внимания.
– Сколько здесь? – Лейтенант, так и не совладав с подсчетом тех, кого удалось вывести из пожара, попросил помощи.
– Восемь всего, считая и тебя, – тут же ответил капитан, прекрасно поняв вопрос.
Восемь. Крепко зажмурившись, Свиридов постарался вспомнить. Им не удалось забрать Величко, его завалило почти сразу с началом бомбардировки. Весь верхний этаж и чердак перестали существовать за пару минут. Почти все получили ранения разной степени тяжести. Терехов выбыл сразу. Еще кто-то. Снайпера потеряли. Точно. В соседнем доме оборудовали точку, с нее никто не вышел.
– Пей. – Капитан, сняв с пояса фляжку, протянул ее лейтенанту. Приставил горлышко к губам, стараясь насильно напоить. Свиридов глотнул раз, другой, отпрянул, закашлявшись. Разбавленный теплый спирт прокатился по пищеводу, и желудок тут же взбунтовался.