Победитель драконов. Дилогия
Шрифт:
— Чем же он так страшен? — лениво спросил Годимир.
— Да людей резал хуже, чем волк овец.
— Ну, к этому у вас не привыкать-стать в королевстве. Один Желеслав чего стоит.
— Так-то оно так, да Желеслав, хоть и охоч до чужого добра сверх всякой меры, последней шкуры не дерет. Понимает, что овцу стричь можно и выгоду получать, а не зажаривать сразу на вертеле.
— Вот оно как… — задумчиво протянул рыцарь.
— Да уж так! — едко проговорил Олешек.
— А вам что, поди жалко его стало? — Пархим обернулся
— Ну, не без того, — уклончиво отвечал словинец. — По мне, так разбойника, коли вина его доказана, на плаху надо или в подземелье, за решетку, а выставлять умирать на тракте в колодках…
— А это Желеслав для острастки прочим. Хэвру [23]Яроша дней десять назад взяли. Сопротивлялись они отчаянно. Может, оттого король наш и злой сейчас? Я бы на его месте тоже злился, сладкая бузина, — потерять трех дружинников… А они-то у него все считанные. Не богат Желеслав, прямо скажу, не богат.
— Ты про Яроша давай, а, — дернул его за рукав музыкант.
— А ты что, сладкая бузина, песню никак про него сочинить задумал?
— Вот еще! Выдумаешь тоже! Просто интересно.
— Ты, если надумаешь сочинять, меня про другого вожака расспроси. Про Сыдора из Гражды. Он тоже в здешних краях шастает…
— Доскажи про Яроша, — попросил Годимир, и такая нотка проскользнула в его голосе, что Пархим не посмел ослушаться.
— Да взяли их. Взяли в корчме одной, сладкая бузина. Уж не знаю, может, корчмарь сдал всю хэвру с потрохами за то, что не поделились добычей, а может, кто из кметей сгонял бегом в Островец… Большинство лесных молодцев пораненные, побитые в руки стражников попали. Их тут же и порешили. Головы на бревно и все…
— А что, у Желеслава и палач имеется? — Олешек вроде бы и оттирал пятно с зипуна, но, оказывается, все слышал.
— Зачем ему палач, сладкая бузина, с таким мечником? Взял Авдей топор в руки и посек. Говорят люди, даже не запыхался. Вот оно как. А вожака приказал Желеслав в колодки заковать. Для позора. У нас так все больше кметей за недоимки наказывают. Ну, понятное дело, их-то не до смерти. А Яроша Бирюка, велел король не выпускать, пока ноги не протянет. И пускай торчит обок дороги, ровно пугало. Кто его пожалеет?
— Понял, пан рыцарь, каково выходит? — заметил Олешек.
Годимир не отвечал. Кусал соломинку, молчал и хмурился.
— Да что вы с этим Ярошем? — Пархим улыбнулся. — Давайте я вам про Сыдора расскажу… То есть, рассказал бы, сладкая бузина, да приехали уже!
И точно, дорога вынырнула из-под лесного полога на широкий луг у реки. Коснувшееся брюхом окоема солнце бросало розовые лучи на бревенчатую сторожку, крытую дранкой. Возле нее горел костер, пуская дым длинным хвостом по-над берегом, а у огня копошились три вояки в зеленых накидках с коричневыми полосами. Желеслава воинство. Теперь Годимир не спутал бы их ни с кем.
Неподалеку стояла телега,
— То ли двужильные святые отцы, — пробормотал Олешек, тоже опознавший их, — то ли еще вчера в путь выбрались…
Но Годимира уже не интересовали ни стражники, ни иконоборцы, ни купцы.
На половину стрелища правее моста, перегороженного рогаткой, стоял шатер белых и красных цветов, за ним паслись стреноженные кони. Два, три… Ого! Целых пять!
— Что, пан рыцарь, уши навострил? — усмехнулся музыкант. — Своего брата почуял?
— Знаешь, зачем рыцари у мостов и бродов шатры ставят?
— Переночевать, небось, хотят, сладкая бузина… — рассеянно буркнул Пархим. Его сейчас больше всего интересовали стражники. Прямо глаз с них горшечник не спускал.
— Как бы не так! — воскликнул Олешек. — Это они… Позволь, я угадаю, пан рыцарь? Это они во исполнение обета всех встречных-поперечных на поединок вызывают. Верно?
— Точно! Только не они, а он. Было бы два рыцаря, так и два шатра разбили бы. И знамя одно… Вот леший, темнеет, видно плохо.
— Ничего. Утром рассмотришь.
— Рассмотрю. Знаешь, что мне в голову пришло?
— Нет. Откуда ж мне знать? — Шпильман пожал плечами.
— Я его на бой вызову.
— Что?!
— Простите, что перебиваю, — вмешался Пархим. — Ничего, ежели мы ближе к лесу станем? Сегодня все едино нас через мост никто не пустит. До утра ждать, сладкая бузина.
— Становись, где хочешь, — отмахнулся Годимир. — Я его вызову!
— Погоди, пан рыцарь! — Олешек затряс головой. — Он-то при оружии, как полагается. Как ты драться собрался?
— Я вызову его на бой без оружия!
— На кулачках, что ли?
— Ну да!
— Да он тебя обсмеет. Хорошо, если плетьми не погонит!
— Это мы еще посмотрим!
— Да что там смотреть? Я и так вижу. Пять коней. Значит, рыцарь не из простых. Вельможный пан. С таким, поди, и Желеслав раскланялся, как с равным, не то что… — Шпильман осекся, замолчал, не желая бередить душевную рану спутника.
— Какой бы ни был! Если стал у моста, обязан бой дать.
— А не захочет?
— Как не захочет? Не может отказаться, понимаешь ты? Нарушить обет ни один странствующий рыцарь не может. Ему никто руки после такого отказа не подаст.
— Так это, если узнают. А не узнают?
— Как не узнают? Зря я, что ли, шпильманом обзавелся? — хитро улыбнулся Годимир.
— Делать мне больше нечего, как про всяких рыцарей-из-под-мостов песни слагать!
— А он об этом знает? Нет! Ты, главное, попой чего-нибудь рыцарского, героического, побренчи…