Победитель драконов. Дилогия
Шрифт:
Он развернул коня и стал ждать.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
КОРОЛЬ ЖЕЛЕСЛАВ
Темно-рыжий конь, приученный к битве, стоял не шевелясь.
Топот приближался. Скорее всего, всадников немного — не больше десятка. Но точнее сказать трудно. Идут неторопливой рысью, иначе давно уже появились бы.
Годимир повернулся к шпильману. Очередная заклепка тут же впилась в мочку уха. Сказал негромко:
— Не вмешивайся ни во что, хорошо?
— Ладно, — удивительно легко согласился Олешек.
— И молчи, ради Господа. Понял?
Шпильман
Рыцарь облегченно вздохнул, хотя полной уверенности в бездействии оруженосца не было.
Поворот лесной дороги располагался почти в стрелище [15], а потому Годимир успел пересчитать всадников еще до того, как рассмотрел их лица, гербы и подробности доспеха. Восьмеро. Если разбойники, то надежды на успех в схватке никакой. Даже вооруженные обычным дубьем, кмети свалят с коня самого замечательного рыцаря и так измолотят, что мать родная не узнает. А тут воины на конях. Кольчуги прикрыты суркоттами [16]. Зеленые, крашенные листьями бузины, а наискось через грудь три коричневых полосы.
Первым ехал худощавый, можно даже сказать, изможденный пан. Черные вислые усы, нос крючком, пронзительные глаза, обведенные темными кругами (не понять — то ли бессонница, то ли какая-то нутряная хворь съедает помаленьку). На груди его сверкал начищенный рынграф [17]. Работа старинная, судя по полустертым линиям гравировки. Рисунок изображал Святого Андрия Страстоприимца, вслед за Господом умирающего мученической смертью на колу. Конь, вышагивающий под черноусым, здорово подходил седоку — караковый, мосластый. Еще лет десять назад он, видно, был славным боевым жеребцом, а теперь нуждался больше в теплой конюшне, нежной травке с заливных лугов и покое. Но с упорством, присущим из всех известных Годимиру животных только лошадям, он переставлял широкие, потрескавшиеся по краям копыта, глубоко впечатывая их в сырой краснозем.
Следом за караковым, отстав на полкорпуса, рысил гнедой конь с широкой белой проточиной. Тоже не жеребчик, о чем свидетельствовала седина на храпе и опухшие бабки. На нем восседал крепкий светлоусый пан в клепанном шлеме с бармицей [18]. Рыцарь, не рыцарь? Поразмыслив, Годимир решил, что все-таки нет. Скорее всего, из простолюдинов, вознамерившихся честной, беззаветной службой обрести право подставить плечо под удар плашмя.
Дальше попарно ехали дружинники. Один другого краше. Правый в первой паре выделялся заячьей губой, скрываемой рыжими усами, но все-таки заметной. Во второй паре слева сутулился воин с бельмом на глазу, а справа трясся в седле коротышка — пожалуй, не больше двух аршин роста, зато в плечах полсажени. Последнюю пару составляли безусый мальчишка с небесно-голубыми глазами и угловатый старик с лицом, как будто вытесанным топором из дубового комля, и щеткой седой жесткой щетины на щеках.
Замыкали кавалькаду два вьючных коня, пузатых и мохноногих.
Годимир скривился.
Славная же дружина у крючконосого пана!
Но, с другой стороны, ежели разговор в драку перейдет, стоящих бойцов, на глазок, не больше половины. Может, и удастся выпутаться. Но лучше, конечно, до кровопролития не доводить.
Его заметили.
Пан на караковом нахмурился, бросил что-то через плечо светлоусому. Тот, в свою очередь, обернулся к дружинникам. Мужик с заячьей губой и едущий в паре со стариком юнец вытащили ременные петли. Пращи.
— Если сейчас поскачем, успеем удрать… — тихонько проговорил
— Я — рыцарь, — скрипнул зубами Годимир.
— Как знаешь.
Всадники приблизились. За два десятка шагов остановились. Восемь пар глаз внимательно обшарили неподвижную фигуру рыцаря.
— Кто таков? — каркнул крючконосый. Именно каркнул. Голос у него оказался резкий и хриплый.
— Рыцарь Годимир из Чечевичей. Это под Бытковым. Герб мой — Косой Крест.
Крючконосый хмыкнул:
— Из-под Быткова… Далеко забрался, словинец.
— Я странствую во исполнение обета, — вскинул подбородок Годимир.
— Наглый щенок, — буркнул светлоусый. Теперь, когда он приблизился, стал виден его крупный пористый нос весь в красных и синеватых прожилках. — А конь хороший.
— Остынь, Авдей! — оборвал его черноусый. И продолжил: — По моей земле ездишь, а ко мне поклониться не заехал.
— Прости, пан… не знаю как тебя. Но разве эта земля не королю Желеславу принадлежит?
— Вот наглец! — воскликнул светлоусый Авдей, а прочие дружинники переглянулись.
— Королю Желеславу, говоришь? — скривился пан на караковом. — А ну, Авдей, представь меня пану рыцарю!
Светлоусый откашлялся и провозгласил:
— Волею Господа нашего, Пресветлого и Всеблагого, его королевское величество Желеслав, герба Брызглина [19], владыка Островца, Заболоти и Колбчи, защитник окрестных земель, победитель в битве при Плещенице.
Король гордо избоченился в седле, наслаждаясь произведенным впечатлением. Да только Годимира трудновато было огорошить подобной нарочитой вычурностью. Князья из Хоробровского королевства, в том же Бытковском воеводстве, к примеру, зачастую владели землями в два-три раза больше, чем игрушечные королевства заречан. Да и перечислять все зависимые города, местечки и села ни один князь-словинец не стал бы, равно как и хвастаться победой у никому не известного поселения… А может, это река Плещеница? Здесь же, в Заречье, два с лишним десятка так называемых «королей» злоумышляют, интригуют, входят в союзы и вероломно их расторгают, ведут годами войну за какой-нибудь лужок или богатый выпас. В войнах этих участвуют «огромные» армии по пятьдесят-сто человек, сражения частенько временно прекращаются на время жатвы или покоса, но зато вражда передается от отца сыну, от деда внукам. И все равно обитателям правобережья Оресы жизнь Заречья казалась ненастоящей. Словно маленькие дети играют в войну, в политику, в занятия взрослых людей.
Годимир припомнил, сколько дружинников мог выставить его отец, пан Ладибор из Чечевичей. Выходило, не меньше полусотни, если посчитать и постоянно живущих в маетке воинов, и дворню, тоже обученную как следует с оружием обращаться. Будет ли в войске Желеслава столько же или он видит перед собой всю королевскую рать? И все-таки, сила на той стороне, на которой численный перевес. Не стоит дразнить гусей, как говаривала его нянька, бабка Катруся. Поэтому он чинно поклонился, приложил ладонь к сердцу, сказал:
— Польщен оказанной мне честью, твое величество. Я — скромный странствующий рыцарь, а потому и в Островец заехать не решился без приглашения. Некому меня представить, некому замолвить слово перед твоим величеством.
Желеслав кивнул. Выглядел он смягчившимся. Даже глубокие складки, начинавшиеся у крыльев носа и терявшиеся в тронутых легкой сединой усах, немного разгладились. Он сдвинул на ухо бобровую шапку:
— Церемонии изволишь разводить, рыцарь. При нашем дворе попроще принято обходиться.