Победитель остается один
Шрифт:
Да, у него тоже есть мечты. Я – единственный, повторяет он себе. Я счастлив, потому что мне нечего больше ждать от жизни: ему уже сорок, хоть он и выглядит гораздо моложе. Да, он пытался сделать карьеру модельера, но не нашел пристойной работы, рассорился с теми, кто мог бы оказать содействие, вот и получилось так, что больше ничего от жизни ждать не приходится, хотя он образован, обладает прекрасным вкусом и железной самодисциплиной. Он уже больше не верит, что кто-то взглянет, как он одет, и скажет: «Фантастика! Нам с вами надо поговорить!» Были у него одно-два
Он сам шьет себе одежду из тканей, что остаются в ателье haute couture. Здесь, в Каннах он работает еще с двумя людьми, сумевшими вскарабкаться на вершину – они, вероятно, неподалеку от девушки, которая сейчас сидит напротив. Девушке этой выпала редкостная удача, а он, сколь бы ни был уверен в том, что жизнь несправедлива, не должен давать волю зависти или упиваться горечью разочарований – надо выкладываться полностью, иначе больше не пригласят в ассистенты режиссера.
Разумеется, он счастлив, как всякий, кому ничего не надо, кто ничего не желает. Взглянув на часы, он говорит:
– Ну, пойдем. Сейчас – самое время. Как-нибудь в другой раз поговорим.
Расплачивается, просит копию счета – потом, когда дни роскоши и гламура минуют, ему предстоит отчитаться за каждый потраченный цент. За соседними столиками кое-кто делает то же самое. Надо поторапливаться, говорит он, чтобы не смешиваться с толпой, которая сейчас нахлынет. По вестибюлю отеля они доходят до коридора; спутник Габриэлы протягивает два билета, бережно хранимые в кармане: как бы то ни было, важная персона никогда не станет морочить себе голову такими мелочами – на то есть ассистент.
Да, он – ассистент. А она – важная персона и уже проявляет признаки того, что сознает это. Очень, очень скоро она поймет, куда попала: этот мир высосет из нее всю энергию, заполнит голову мечтами, сыграет на тщеславии, а потом, когда она будет готова на все, – отшвырнет в сторону как использованную вещь. Так было с ним, и так будет со всеми.
Спускаются по лестнице в маленький холл перед «коридором»; люди движутся медленно, потому что сразу за поворотом стоят фотографы, и значит, есть шанс появиться на страницах какого-нибудь журнала, пусть хоть издаваемого в никому не ведомой стране.
– Я пойду впереди, предупрежу знакомых репортеров. Не спеши – это не красный ковер кинофестиваля. Окликнет кто-нибудь – обернись и улыбнись. В этом случае все остальные тоже начнут снимать тебя, решив, что если тебя знают по имени, ты – важная персона. Больше двух минут не позируй, помни – это всего лишь преддверие вечеринки, хоть и кажется чем-то совсем иным. Хочешь стать звездой – привыкай вести себя сообразно обстоятельствам.
– А почему я одна?
– Похоже, произошла какая-то накладка. Он давно бы уж должен быть здесь – профессионал как-никак. Где-то застрял…
«Он» – это Звезда. Андрогин мог бы сказать, что вероятнее всего подцепил какую-нибудь
К чему проявлять лишнюю жестокость или избыток дружеских чувств? Ни к чему. Надо исполнить свои обязанности, и тогда можно будет убраться отсюда. Кроме того, не исключено, что эта девица может не справиться с бурей нахлынувших чувств, и какие уж тогда фотографии…
Он становится в очередь перед Габриэлой, велит ей держаться поближе, но не вплотную – на расстоянии нескольких шагов. Когда попадут в коридор, он попробует вызвать к ней интерес фотографов.
Выждав несколько секунд, Габриэла цепляет на лицо самую обворожительную из арсенала своих улыбок, перехватывает сумочку так, как следует ее носить, выпрямляется и уверенно шагает вперед, готовая ко вспышкам блицев. За поворотом открывается слабо освещенное помещение: с одной стороны – белая стена с логотипами спонсоров, с другой – небольшая галерея, откуда нацелены на нее несколько объективов.
Она продолжает идти, но старается при этом, чтобы каждый ее шаг был осознан и не повторился разочаровывающий опыт, когда проход по красному ковру Дворца конгрессов завершился раньше, чем она успела прочувствовать, какое событие происходит в ее жизни. Эти минуты надо прожить так, словно происходит замедленная съемка фильма, посвященного ей. И вот начинается щелканье и вспышки фотокамер.
– Жасмин! – слышит она чей-то возглас.
Какая еще Жасмин? Ее зовут Габриэла!
Она застывает на миг, не успев согнать с лица заледенелую улыбку. Нет, теперь она больше не Габриэла. А как? Жасмин!
Внезапно она слышит треск затворов, но понимает, что все объективы наведены на ту, что идет следом за ней.
– Жасмин! Посмотри сюда! Вправо!
Фотографы, кажется, разом сошли с ума.
Она уже достигла конца «коридора», причем никто не удосужился выкрикнуть ее имя, никому не нужное и не интересное. Андрогин поджидает ее.
– Не огорчайся, – сказал он, впервые проявив какое-то подобие человеческой теплоты. – Увидишь сама – то же самое произойдет сегодня вечером и с другими. То же, если не хуже, потому что их-то имена выкрикивали – и совсем недавно, а сейчас они проходят с улыбкой, ожидая съемки, но никто, ни один репортер не сжалился, не щелкнул.
Надо выказать хладнокровие. Надо взять себя в руки. Это еще не конец света, и демоны налетят еще не сию минуту.
– Да я и не огорчаюсь. У меня ведь сегодня всего лишь дебют… А кто такая эта Жасмин?
– Еще одна дебютантка. Днем объявили, что она подписала умопомрачительный контракт с Хамидом Хусейном. Да нет же, нет – не на участие в съемках, не бойся.
Да она и не боится. Она хочет всего лишь, чтобы под ногами разверзлась земля и поглотила ее.