Победитель планеты (двенадцать разрезов времени)Забытая палеонтологическая фантастикаТом X
Шрифт:
Кровавые зори, подобие которых мир увидел в 1883 году, когда страшным вулканическим взрывом был уничтожен остров Кракатоа, скрашивали по вечерам небо, насыщенное тонким пеплом уже потрясавших Землю герцинских катастроф. Но их раскаты еще не доносились до каменноугольных лесов. Только багрянец обрызгивал недвижимые зеленые колонны. Он бил широкими волнами, золой осыпался в воду и каждую ветвь опутывал дрожащей красной паутиной. Стая меганейр носилась над окошком воды. Они пылали угольями в этом мире, пронзенном багровыми иглами.
Вдруг шевельнулась огромная
В другом конце леса, где остывали лавовые потоки, змея с голыми кольцами к кисточками жабр у головы сползла с серой затвердевшей глыбы.
Эта глыба, среди каменноугольных отложений, попала в руки немецкому ученому Лотце. Он нашел в ней урановые включения, пронизанные блеском свинца. Это был особый свинец с атомным весом 206, на 1,2 меньше атомного веса обычного свинца. Такой свинец образуется вместе с газом гелием за счет радиоактивного распада урана. Лотце знал скорость этого распада, а также и то, что еще не найдена сила, которая могла бы хоть на йоту ускорить или задержать его. Свинца здесь было 4,1 процента. В до-кембрийских породах его 18 процентов. И поэтому Лотце определил время отвердения каменноугольной глыбы с ураном в 320 миллионов лет тому назад.
Но уже родился могильщик пышной родины угля. Он шел с юга, оттуда, где от Южной Америки до Австралии, простирался материк Гондвана. Этот материк содрогался в родовых схватках, называемых герцинской революцией. Горы громоздились на нем, и жерла вулканов изрыгали лаву. Ветры, запертые между циклопическими стенами, отдавали их склонам тепло и влагу. Пустыни суровых зим и жестоких засух расстилались за ними. И ледниковые шапки в третий раз в истории Земли с гор надвигались на равнины.
В этой стране, к горлу которой протянулась железная рука пермо-карбонового оледенения, нечего было делать торжественной готике сигиллярий и лепидодендронов.
Тут, в нищих долинах, родилась новая глоссоптериевая флора. Так назывался маленький семенной папоротник с листьями ландыша. И его имя получила смена растительной стражи на Земле — армия саговников и хвойных, ожидающая своего времени, чтобы пойти на север и отпустить в бессрочный отпуск земноводных гигантов каменноугольных лесов.
Эта смена лучше, проще и неприхотливее умела жить. Она перестала расточать. Ей не нужно было доверять илу и влаге оплодотворенные женские споры, свое беспризорное потомство. Женская спора вызревала в материнской
Так, посредством того, что ботаники называют на своем техническом языке редукцией полового поколения, осуществился переход от споровых к голосеменным, предкам цветковых. Это был следующий шаг освобождения от воды и утверждения на суше. Многоцветные лепестки и аромат будущих покрытосеменных появятся тогда, когда выяснится, что лучшей защитой от насекомых, набрасывающихся на пыльцу и зреющую завязь, обладают те растения, которые дают грабителям еще больше, чем они ожидали найти, но зато заставляют их надежнее, чем это делает ветер, перенести цветень на рыльце пестика… Так борьба за существование породит взаимопомощь, великий симбиоз пчелы и цветка.
И когда герцинские содрогания охватили молчаливые леса болот, когда стал сохнуть ил и годичные кольца появились в древесине растений, сделалось ясно, что песенка споровых гигантов спета. Они были победителями там, у воды, ибо они максимально сумели использовать ее для обслуживания своих огромных стволов, так, как не сумела этого сделать травянистая мелюзга, ютившаяся между их корнями. Но теперь все это обратилось против них. Дивные специалисты земноводного образа жизни, они остались беспомощны на безводьи. Они напоминали рыбу на берегу. Колоссальные и требовательные, они не умещались в тех небольших участках, где сохранялась еще влага.
И они гибли. Кое-где в оазисах они тянули еще тысячелетия. Наши древовидные папоротники — жалкие последыши их. Сохранилась как раз мелюзга, тогдашние неудачники, мхи, папоротники, хвощи и плауны наших лугов, лесов и болот, те, кому хватило места в дырах нового мира.
Что же случилось с огромными лягвами, панцирноголовыми гадами каменноугольных лесов? Их дни были также сочтены. Земля, создавшая их, погребла их в толщах своих пластов. Они вымерли, оставив две более приспособленных ветви: одну — малозаметную, еще тесней связавшуюся с водой, родоначальников наших земноводных, и другую, преградившую чешуйчатым и роговым покровом доступ зною пустыни к жизненным сокам своего тела, навсегда забывшую о жабрах головастика, развившую мозг и сердце, вместо икры откладывающую яйца. Будущее принадлежало второй.
7. Озера асфальтовой смерти
И это будущее великого цветения гадов с жесткой кожей было близко. Оно настало уже через 40–50 миллионов лет, когда Земля, после герцинской грозы, вступила еще раз в самую долгую, самую солнечную и идиллическую весну среднего времени. И тогда — в мезозое — жизнь, закишевшая на суше, борясь с теснотой, пустила тысячи побегов, перекинувшихся и на воздух, и обратно в воду, — самых чудовищных и удивительных, какие когда-либо носила на своих широких плечах наша планета.