Победитель. Апология
Шрифт:
— Рад… Он грезил таким альбомом.
Сочувственно сдвигаешь брови.
— Его трудно достать?
Что за омерзительный пропойца с сизым носом изображен на обложке?
— Лотрека? — Еще один смешок. Как много чувства умеет вложить тетя в этот короткий звук! Репетиции не проходят для нее даром. — В наших собраниях всего две или три работы Лотрека. Знакомый букинист сделал. Тридцать пять рублей.
Присвистываешь. Половина тетиной зарплаты. Треть, во всяком случае.
«Ужасно люблю вязать, но только для себя. Никто не верит, что сама изобретаю фасон.
— Я открою тебе секрет удачных подарков. — Выжидательно проводит по вольтеровским губам кончиком языка. — Чтобы сделать хороший подарок, нужно любить человека. Всего-навсего!
— О! — Отхлебываешь кофе, почти остывший. Что-то не припоминается, чтобы тетя ошарашивала тебя необыкновенными презентами. — У меня нет знакомого букиниста.
— Не обязательно альбом дарить. Позвони мне после трех. Возможно, я посоветую что-нибудь.
— Спасибо.
А о девочке, которая еще пять часов назад была в этой комнате, так и не проронит ни слова? Тебя больше не восхищают тетин такт и несокрушимая выдержка. Ты находишь даже некоторое сходство между нею и директором кондитерской фабрики. Сестры…
«Все о’кэй! Сейчас будем дегустировать яичницу». Бодрость звенела в твоем голосе. Она стояла. «Извини меня. Я пойду». — «Куда? Переговоры прошли в теплой дружеской атмосфере. Ты будешь спать на раскладушке. Я отведаю с вами яичницы и удалюсь восвояси». Она внимательно посмотрела на тебя. Ты широко улыбался. «Тебя не устраивает раскладушка? Тетя уступила бы тахту, но тахта — ее слабость. Издержки возраста». В комнату вошла Тамара с шипящей сковородкой в руках. «Я сварю вам кофе, если хотите. Или чаю?»
— Уже уходишь?
— Пора. Надо забежать в контору перед лекциями. Шеф болеет, я за нее сейчас. — Внимание, сейчас ты упадешь в глазах тети. — Да, как она? — небрежно киваешь на пустое место, где, надо полагать, стояла раскладушка. — Не опоздала?
— Нет. Я завела будильник, но она раньше проснулась.
И все? К Джонику наклоняешься, ерошишь длинную шерсть. Изумительный пес!
— Не выспалась?
— Кто? — уточняет тетя.
Смеешься. За кого принимает она тебя?
— Ты, конечно.
— Я привыкла мало спать.
Гимнастика йогов.
— А она тем более. В деревне рано встают. С петухами.
— Я люблю деревню. — О, тетины штаны! Не без умысла берет на размер меньше. Вольтер в джинсах.
— Собака… Укусить хочешь? Ну давай, давай.
— Укусить? Скажи, Джон, ты меня путаешь с кем-то. Я не бандит, скажи.
Мокрые осторожные зубы.
— Долго не спали вчера? — Все равно ты уже упал в ее глазах.
— Светать начало. — Спрашиваешь — вот я и отвечаю. Сама бы даже не заикнулась об этом — ты ведь знаешь меня, Станислав. — У Джона вверху зуб шатается. Чувствуешь?
Чувствую, тебя, чувствую. Но, кажется, это не зуб, это хвост.
— Она по направлению уехала. — Весь в игру с Джоником ушел. — Уже полтора года там.
— Знаю. Очень славная девушка.
На пальцы, Джон! Кусай, не стесняйся! Ты отличный парень, Джон! Какой холодный нос у тебя! «Первый автобус приходит к нам в половине десятого». «Очень славная. Очень».
— Она одна. Ни отца, ни матери.
— Да, она говорила. — Легкий вздох. — Когда увидишь, пожалуйста, передавай привет от меня.
— Думаю, в субботу.
Не выдержал, фанфарон!
— Какие грязные у тебя лапы, Джон! Тебе не стыдно перед Станиславом? — Меня совершенно не интересует, когда вы встретитесь с нею. Ты ведь знаешь меня.
Выпрямляешься. Джоник вскакивает.
— В двенадцать лекция.
У тети изумительные джинсы.
— Не опаздывай завтра.
— Как штык!
Воздушным потоком выносит на улицу. Тает, весна. Сейчас под автобус угодишь. «Очень славная девушка. Очень».
«Женщины не любят таких, как ты».
«Спасибо, но я…» — «Вы не любите шампанского», — опережаешь ты, подсказывая. «Люблю, — улыбается Люда, самая красивая женщина института. — Я люблю шампанское, но я…» — «Но у вас болит горло. Ангина. А шампанское надо пить холодным». — «Не болит. — Ласковыми глазами смотрит на тебя Люда, самая красивая женщина института. — Я вырезала гланды. Но сегодня я…» — «Но сегодня у вас репетиция хора. Ах, нет — примерка в ателье. Тоже нет? Тогда очередное занятие в секции декоративного рыбоводства. Короче говоря, вы заняты». — И кланяешься, беря назад свое приглашение. «К сожалению, да», — сочувственно, но без особой печали соглашается Люда. С чего ты взял, что она самая красивая женщина института? Золотистые, до плеч, волосы и темные брови — это же диссонанс! Дисгармония. Дистрибуция… Понесло, Рябов! При чем здесь Люда, пусть даже и самая красивая женщина института? «Первый автобус приходит к нам в половине десятого». Братец не прав, но тем не менее ты подаришь ему завтра что-нибудь симпатичное.
А она — высокая. Не Люда — при чем тут Люда! — а девочка из Жаброва. Целых два дня околачиваться рядом, и только теперь понять это! Тоненькая и высокая. Рябое приталенное пальто. Брови одного цвета с волосами. Или не одного? Ты невнимателен, кандидат!
4
Полумрак подвала. Отсыревшей бумагой пахнет. Яркий электрический свет в гардеробной. Не наследил ли ты своими туфлями?
Дмитрий Романович мирно дремлет под бормотание динамика. Максим Рябов в эфире? Нет, Москва вещает.
— Здравствуйте, Дмитрий Романович.
Старик дергается на своем обшарпанном кресле, сучит упакованными в валенки ногами. Пол ищет? Снимаешь пальто. Мокро — на воротнике, на рукавах. Капель.
— Весна! — сообщаешь ты.
Древними глазами глядит на тебя гардеробщик. Ни он сам, ни его каморка — с электроплиткой, чайником, стаканом в подстаканнике — не изменились за последние шесть лет. Не постарел, не подряхлел Дмитрий Романович. Или некуда больше меняться? Неподвижная, конечная точка, за которой — ничто. Ты легок и бессовестно молод.