Победителей не судят
Шрифт:
Не надо меня дурить, Саша. Это нехорошо. Такое обращение мне никогда не нравилось, а сейчас не нравится особенно. Ну ладно, ребята, главное мы выяснили... Пошли отсюда. Здесь, как я вижу, люди лживые и поганые. Кто-то обещал, что будут еще трупы... Я начинаю верить этому человеку, j Теперь я понимаю, что этот человек знал, что говорил. Да, Саша? Пока, Саша.
Когда Анфилогов убрал наконец руки от лица, в кабинете сидел один Пияшев, уставившись в стену прямо перед собой. Анфилогов отодвинул занавеску и выглянул во двор. Алая машина с откинутым верхом, стоявшая у самого подъезда,
— Хорошие у тебя гости бывают, Саша, — проговорил Анфилогов, усаживаясь в темный угол на тот самый стул, на котором совсем недавно сидел Евладов.
Пияшев потер ладошками лицо, пригладил волосы, поднявшись, проверил дверь — плотно ли прикрыта, выглянул в окно и, убедившись, что бандиты отъехали, снова сел за стол.
— Знаешь, что я тебе скажу, дорогой Иван Иванович... Да, я сорвался...
Сорвался. Как последний дурак. Могу написать рапорт и доложить начальству о том, что произошло. Подставил Касьянина под бандитские пули. Все может получиться по-разному, но мужик в опасности.
— Неужели ты это сделал случайно? — невинно спросил Анфилогов.
— Вон ты куда клонишь... Ну что ж, клони. Можешь написать рапорт. Но я вот что хочу сказать... Насчет хороших гостей, как ты только что выразился. — Участковый резко встал, отбросив в сторону стул, прошелся по кабинету, с такой же резкостью поставил стул на место и снова сел. — Ты знаешь этих ребят?
— Более или менее.
— Знаешь, кто они?
— Бандюги.
— Почему же ты их не берешь? Почему не требуешь группу захвата с машинами, гранатометами, с десятком автоматчиков? Почему не окружаешь эту паскудную машину снайперами, которые бы смотрели за ней из каждого окна, из каждого грузовика на дороге? Почему ты этого не делаешь, зная, кто они? Зная, что их машина стояла несколько часов, поджидая собачника со светло-рыжим кокером!
— Вопрос, конечно, интересный, — усмехнулся Анфилогов, и из темного угла опять сверкнула слепящая его улыбка.
— Почему ничего не делает управление? Районные власти, городские, республиканские? Где все эти губернаторы, президенты, наместники? Где эти гомики, педики, вся эта шелупонь вонючая? Почему они всех этих бандюг бросили на меня, на Сашу Пияшева, двадцати пяти неполных лет? Почему?!
— Не знаю, — просто ответил Анфилогов.
— Тогда не спрашивай, зачем ко мне заходят такие гости! Спроси лучше, давно ли у меня был начальник районного управления! Давно ли у меня был начальник по борьбе с какой-то там преступностью! Давно ли у меня был наш полоумный президент! Министр!
— Они все надеются на тебя, Саша, — без улыбки ответил Анфилогов. — Ты — последняя их надежда.
— Вот то-то и оно, Иван Иванович, — печально вздохнул Пияшев. — Один я, понимаешь, один. Если мужик бабу колотит по пьянке, я могу вмешаться. Если в песочнице ссора произошла... В детский сад зашли мужики отлить после пивного ларька... Вмешаюсь. А вот с этими... — Пияшев показал на стулья, на которых недавно сидели нежданные его гости. — Этим ребятам я могу только улыбаться и делать вид, что мы с ними всегда найдем общий язык. И мы находим общий язык! Но каждый
— Это печально, — сказал Анфилогов.
— Да, сорвался... Сейчас пойду к Касьянину каяться и предупрежу об опасности.
— Я уже это сделал. — Да? А откуда ты знал, что...
— Не ты, так другой... От этой публики ничего не утаишь, — Анфилогов поднялся. — Пока, Саша... До скорой встречи.
— Я тоже ухожу, — поднялся Пияшев и направился вслед за Анфилоговым.
— Ты не запираешь стол? — удивился тот.
— Не запираю. По той простой причине, что он не запирается. Не предусмотрено. Знаешь, где я его взял? Тут какая-то контора переезжала, вот они его и выбросили. А я подобрал. На свалке. И стулья тоже. Теперь у меня мебель.
Хорошая мебель?
— Годится.
Пока Анфилогов был у Пияшева, в городе прошел дождь и в воздухе заметно посвежело. Но дождь был коротким, и теперь от асфальта поднимался легкий, прозрачный пар. Через пятнадцать минут асфальт станет сухим и горячим.
Спрятавшиеся было жильцы высыпали во двор, старушки снова расселись на скамеечках у подъездов, возились у машин мужики, визжали в песочнице дети.
— Слушай, — участковый взял Анфилогова под локоть, — ты говорил, что там, на повороте, протекторы отпечатались после дождя. Блефовал?
— Нет, они в самом деле отпечатались. Но что это доказывает? Стояла машина, не стояла... Ты же видел, Евладов только посмеялся над этой уликой.
Прекрасно понимает, что это чушь. Если у него найдут пистолет, из которого стреляли, а в голове Ухалова обнаружится пуля, выпущенная из этого пистолета...
Это уже кое-что... Там хоть и сквозное ранение, но пулю нашли, хорошо ребята сработали. Запросто могли затоптать.
— А пистолет?
— Такие вещи обычно выбрасывают. Они же знают, что пули хранятся долго, это, по сути, вечные улики.
— Что же получается... Они неуязвимы?
— Так тоже сказать нельзя... Но взять их непросто. Задержи самого поганого, и такие статьи в газетах пойдут, адвокаты такие интервью по телевидению дадут... Жить не захочешь.
— Я все-таки зайду к Касьянину.
— Зайди... Но пугать мужика не надо... Предупреди, успокой... О том, что ты ляпнул Евладову, говорить не надо, — усмехнулся Анфилогов. — А то он совсем умом тронется.
— Понял, — хмуро кивнул Пияшев и, пожав Анфилогову руку, зашагал к касьянинскому подъезду.
После ухода участкового Касьянин запер дверь на оба замка, сам не заметив, как он это проделал. Зато все увидела Марина, причем даже не глядя, не подсматривая. Она просто замерла на кухне на несколько секунд и услышала, как ключ в замке повернулся дважды. И во втором замке стальная пластина вошла в паз двумя поворотами рукоятки. Это ее не столько удивило, сколько озадачило — Касьянин никогда не запирал дверь на два оборота, полагая, что это нисколько не увеличивает прочность запора. Если уж кто-то решится взламывать дверь, взрывать ее или подбирать отмычки, то не имеет ровно никакого значения, будет ли стальной штырь вдвинут в паз на два сантиметра или на четыре.