Победители и побежденные
Шрифт:
— Вот увидишь, Марик обязательно вернется, — по случаю и без него часто повторял Тёма, стремясь поддержать в сестре силу духа. — Таких, как он, ни штык, ни пуля не берет!
Леля была с ним по-прежнему холодна, но разрешала подолгу играть с Викочкой, и, как вскоре он убедился, все же любила и о нем заботилась. В это время возникла учебная проблема, связанная с предстоящим призывом Тёмы в армию. Теперь призывали уже с семнадцати лет, и он не успевал закончить десятилетку.
Анна Михеевна огорчалась.
— Ведь так Тёмочка может
— Напрасно беспокоишься, мама, — успокаивал ее будущий призывник. — Ты же знаешь, что я умею самостоятельно заниматься. Как вернусь, все сдам и получу аттестат!
Эту проблему помогла решить именно Леля. Это она нашла в газете объявление Московского авиационного института о приеме на его подготовительное отделение. Набирали учеников девятых и десятых классов, обещая после года занятий принять у них экзамены на аттестат зрелости.
— Поступай туда, Тёма, — посоветовала она брату. — Как раз успеешь получить аттестат до ухода в армию. Это то, что тебе надо.
— Но тогда ведь придется жить в Москве, — недовольно поморщился он при мысли, как плохо ему там будет. — Кто мне пожрать сготовит? Сам я не сумею.
— Не надо тебе там жить. На электричке будешь ездить, — успокоила его Леля. — Как все те, кто ездит в Москву на работу. Если надоест мотаться каждый день, ведь иногда можно и пропустить. Ты же у нас — гений. Не отстанешь!
Такая перспектива улыбалась Тёме, как и сама возможность окончить два класса за один год и получить до призыва аттестат о среднем образовании. Он собрал все нужные документы, и без проволочек был зачислен на подготовительное отделение МАИ. Вскоре начались занятия, и оказалось, что таких, как Тёма, после восьмого класса, было очень мало. В основном поступили ребята, прервавшие учебу в девятом и желающие наверстать упущенное. Несколько парней перешло из десятых классов московских школ.
— А зачем тебе это? — полюбопытствовал Тёма у одного десятиклассника. — В своей школе тебя учителя знают и сдавать легче.
— Может, и лучше, что здесь меня не знают, — ухмыльнулся розовощекий упитанный паренек. — Ты разве не в курсе, что после сдачи экзаменов нас сразу зачислят в МАИ?
— Нет. А что это дает? — равнодушно пожал плечами Тёма. — Все равно же нам в армию идти.
— Ну и сермяга ты! Ничего не понимаешь, — свысока глянул на него увалень. — Моя мать в военкомате работает и знает: студентов оборонных вузов брать больше не будут. До победы ведь рукой подать!
— Значит, ты здесь, чтобы закосить от армии? — догадался Тёма, с неприязнью посмотрев на товарища. — И остальные из десятых — тоже?
— А ты как думал? Стали бы они переходить, — с усмешкой подтвердил здоровяк. — Кому охота лезть под пули, когда война вот-вот кончится?
Тёму, конечно, возмутило такое откровенное проявление шкурничества, но у него хватило ума придержать язык и не начинать учебы на подготовительном отделении МАИ с перебранок со
Несмотря на почти ежедневные поездки в Москву, Тёма не бросил работу в госпитале. И не только из-за рабочей карточки, которая, конечно, тоже имела значение. Его попросил отец, поскольку у основного электрика открылись раны, а замены не было. Трудился по вечерам, очень уставал, но справлялся. Отдыхал лишь но выходным, урывками, и эти несколько часов проводил в партизанском спецдоме, так как успел пристраститься к бильярду.
Война в немецком тылу и базирование в лесах, постоянно подвергаясь смертельной опасности, видно, столь сильно физически и духовно изматывали организм, что короткие передышки партизанским «батькам» были просто необходимы. Привыкнув к единовластию, действуя без суда и следствия, они часто теряли контроль над собой и ответственность перед законом. Прилетев на отдых, много пили; были и такие, которые считали, что здесь им тоже все дозволено.
Приходя играть на бильярде, Тёма убеждался в этом не раз. Запомнился один случай. В спецдом заходили и раненые офицеры. Чаще других там бывал высокий рыжеволосый лейтенант, который всех постоянно обыгрывал. В тот раз, выиграв у Тёмы, он только начал новую партию с одним из партизан, как в холл спустился полупьяный командир крупного отряда с Украины. «Батька» был приземист, широк в плечах, а его бычья шея свидетельствовала о большой физической силе.
— Отдай кий, рыжий! — прохрипел он, бесцеремонно вырывая кий из рук местного чемпиона. — Поиграл и хватит!
— Зачем же так, нахрапом? — опешил лейтенант, не выпуская кий. — Доиграю и отдам. Что я — хуже вас?
— Ты с кем это вздумал равняться, щенок? — рассвирепел батька. — Брысь отсюда, пока цел! Ишь, повадился к нам ходить. Уж и отдохнуть спокойно нельзя.
Он снова рванул на себя кий, но не тут-то было. Оскорбленный его хамством, рыжий лейтенант решил не уступать. И произошло несчастье. Партизанский батька отпустил кий и одним ударом сбил его с ног. Все, кто там был, бросились на помощь раненому.
Вышел большой скандал. Оказалось, что они оба были представлены к званию Героя Советского Союза. Раненые, возмущенные зверской выходкой «батьки», написали коллективное письмо, требуя наказать виновного. И руководству госпиталя с прибывшим представителем партизанского командования еле удалось уговорить их забрать свое заявление, предъявив медицинское заключение о том, что «батька» психически нездоров.
Страсти быстро утихли, ибо широко развернувшееся тогда партизанское движение помогало успешному наступлению советских войск, нарушая коммуникации и снабжение обороняющихся частей вермахта, совершая отважные рейды по его тылам и нанося врагу ощутимые удары в спину. Все знали, в каких тяжелых условиях воюют партизаны, постоянно играя в прятки со смертью, и поэтому «сошедшему с тормозов» «батьке» оказали снисхождение.