Победившие не вернутся
Шрифт:
– И что я доложу начальству?
– Ничего.
– Ты сказал, ничего?! Я не ослышался?
– Нет, мой любезный друг, не ослышался. Именно, ничего.
Увидев, как брови Лейбовича поползли вверх от удивления, Хейзер добавил:
– Задумайся, Питер, что именно для полиции лучше? Закрыть дело и похоронить мертвеца, или держать его на льду до тех пор, пока не схватят убийцу? А ведь злодея, возможно, никогда не поймают.
– Но войди в мое положение! Уже завтра утром я должен определенно доложить Шлоссеру о причине смерти!
– Да, но Гардаш
– Мне кажется, что я сам сплю.
– Ущипни себя, если хочешь, дружище, – сказал Хейзер, – но от этого ничего не изменится.
– Послушай, Руди! – сказал Лейбович, выдержав паузу и закурив папиросу. – Я могу заморочить голову Шлоссеру, который, наверное, не прочь скорее закрыть дело. Но как быть со своей совестью? Ведь мы доктора, мы профессионалы!
– Я понимаю твои сомнения. И я бы сам не дал тебе второй раз убить мертвеца.
И он изложил свой план. Он перевезет спящего в Швейцарию, поместит его в барокамеру. Там в спокойной обстановке можно будет наблюдать за Гардашем до тех пор, пока он не проснется. Более того, он попытаюсь понять причины внезапного сна или навязчивого бодрствования. Это будет отличный эксперимент.
– Мы же оба знаем, что летаргия может длиться месяцами, годами.
– И пусть, – убежденно и не без патетики возразил Хейзер. – Разве мы еще в Сорбонне не мечтали об открытиях такого масштаба? Возможно, мы с тобой поможем человечеству найти ключ к бессмертию?
– А как же похороны?
– Напишешь в заключении: смерть мозга, остановка сердца. Доложишь Шлоссеру, что пришлось вскрыть череп, и Гардаша разрешат похоронить в закрытом гробу. Только не забудь проделать в дереве дырочки для вентиляции. Остальное я возьму на себя. Только поклянись, что никогда, никому, ни при каких обстоятельствах не откроешь нашей тайны.
– Клянусь, клянусь! – испуганно пообещал Лейбович.
Это прозвучало под гулкими сводами морга так резко и неожиданно, что судебный медик не узнал своего голоса. Они соединили руки в крепком пожатии прямо над лицом неподвижно лежащего Александра. Показалось, что после этой клятвы горестные складки у губ спящего разгладились, щеки порозовели, а из уголка глаза выкатилась слеза. Хотя возможно также, что это была лишь кондиционная влага на коже из-за разницы температур.
Катя проснулась от осторожного стука в двери. Она накинула халат и открыла.
На пороге стоял Шлоссер.
– Я вас не разбудил, Катрин? – спросил он, заходя в комнату.
– Нет, но признаться, я чувствую себя неважно. Мне удалось заснуть только под утро.
– Надеюсь, вы не забыли, что сегодня похороны?
– Да? Боже правый! Разве уже среда? – рассеянно проговорила Катя. – Впрочем, конечно, раз вчера был вторник. После гибели Алекса дни перепутались в голове, как тасованные карты в колоде.
– Машина ждет. Вы готовы?
– В принципе, да… Однако… – Катя раскрыла на диване чемодан с одеждой. – У меня нет ничего черного. Как вы полагаете, Генрих, вот эта блуза подойдет?
– Я
– В таком случае, спускайтесь, я буду готова через минуту.
Как и предсказывал Хейзер, полиция не разрешила открывать гроб, чтобы не травмировать почтенную публику, в частности представителей магистрата и отставных военных. В последний, так сказать, путь Александра провожали на тертом катафалке, запряженном старыми лошадьми. Убитую горем Катю, которая только теперь осознала потерю, вели под руки. Она шла, наклонив голову.
Жители Граца с балконов хмуро провожали глазами немноголюдную процессию.
– Кого нынче хоронят? – спрашивали они друг друга.
– Этого странного русского, что жил в доме тетки Шлоссера.
– Тот, что летал над городом?
– Да. Говорят, застрелился. Бедняга.
– Всякое бывает.
Пожилые государственные лошади цокали по мостовой в тишине. Не было ни музыки, ни слез.
И вдруг раздалось тарахтение, путь преградил автомобильный экипаж. Из него выпрыгнул подтянутый молодой человек в полевой форме австрийского военного летчика. Он о чем-то быстро переговорил со Шлоссером, пожал руку Кате. По людским рядам прокатилось:
– Вы только посмотрите, кто пожаловал!
– Сам молодой барон!
– Прямиком с театра военных действий? Невероятно.
Могильщики, подгоняемые Шлоссером, постарались похоронить тело так быстро, что даже старичок из скорбящих, известный на весь город пьяница и завсегдатай всех похорон, не успел с притворными рыданиями выпросить у вдовы денег на выпивку.
Люди, в том числе и молочник Зильбербахер с супругой, клали цветы на холмик и быстро расходились.
К Лозинской подошел молодой барон Вебер, представился и взял ее под руку.
– О, мадам! Когда мне сообщили, я не поверил своим ушам! Ваш супруг Гардаш спас мне жизнь! Я у него в неоплатном долгу! Скажите, что я могу сделать для вас?
– Алекс был вам другом? Шлоссер тоже так говорит. Выходит, у Гардаша был полный город влиятельных друзей, и они живы, а он мертв. – У Кати блеснули слезы на глазах.
– На вашем месте я бы не слишком доверялся Шлоссеру, – сказал барон. – У него репутация негодяя.
– Вы предлагаете верить вам?
– Вы можете целиком рассчитывать на меня!
– В таком случае, – попросила Катя, – не могли ли бы вы подвезти меня к дому Алекса. Хочу разобрать его вещи.
– Конечно, – с готовностью офицера ответил Вебер. – У меня еще два дня отпуска. Куда за вами заехать?
– Я остановилась у Генриха Шлоссера. Приезжайте к десяти, он обычно уже на службе.
Лишь два господина в плащах и котелках, никуда не торопились с кладбища. Никем не замеченные, они укрылись за памятниками, дождались, пока публика разойдется, и направились к могиле. Лейбович свинтил складной щуп и стал пронзать им рыхлую землю, пока щуп не уперся в крышку гроба.