Победившие смерть
Шрифт:
У нее закружилась голова. Но она овладела собой и, отстав от Герберта, приблизилась к прихрамывавшему военнопленному. На вид ему было лет сорок. Заросшее бородой лицо, впалые щеки. Лишь черные глаза блестели и говорили о молодости.
— Вам перевязку делали? — скороговоркой, глотая слова, спросила Паша.
Раненый презрительно покосился на нее и злобно процедил:
— Разве не знаешь, что здесь никому никаких перевязок не делают? В ранах заводятся черви, люди выковыривают их палочками, а пораженные
— Вот вам мазь и бинты. Только об этом никому ни слова! Как ваша фамилия?
Пленный смотрел на Пашу все еще недоверчиво, однако назвался:
— Григорьев.
Девушка подошла к другому. Белобрысый, совсем еще юный паренек, очень похожий на того одноклассника, что критиковал ее цогда-то па комсомольском собрании, наотрез отказался от ее услуг.
— Не твоими руками наши раны перевязывать! Мотай дальше! — Он бросил на Пашу такой презрительный взгляд, что она больше не решилась к нему обращаться.
Придя домой, Паша долго не могла успокоиться. Ее волнение передалось матери, пристально наблюдавшей за дочкой.
— Пашенька, ну зачем так изводиться! — печалилась Евдокия Дмитриевна.
Мама, мама, как там страдают! Какие муки!..
Знаю, горько им, да ты-то чем поможешь? Побереги себя.
— Мамочка, нельзя думать только о себе. Заранее прошу тебя, не кори меня, не мучайся. Я сделаю для них все, что смогу!
Мать и дочь обнялись и безмолвно заплакали...
Вечером Паша уже сидела на скамеечке сквера с Алексеем Дмитриевичем и настойчиво просила:
— Доставайте документы, и как можно скорее!
— Надо, надо, — всеми пальцами вцепившись в свою густую шевелюру, отвечал инженер, — но как сделать, чтобы комар носа не подточил? Очень это сложно!
— Время не ждет, Алексей Дмитриевич. Видимо, без риска не обойтись.
— Попробую. А какие бланки нужнее — «аусвайсы» или «мельдкарты»?
К ответу Паша не была готова.
— А по каким скорее выпустят из лагеря?
— Из лагеря — по справкам, а «аусвайсы» — это временные паспорта. Они необходимы для прописки в городе. А уж когда пропишутся, тогда появится нужда в «мельдкартах» — справках о работе. Вот так.
Готовьте те и другие! — воскликнула Паша.
* * *
...На работу Алексей Дмитриевич пришел раньше обычного. Заглянул в печатный цех, но вдруг за спиной услышал протяжное:
До-о-брый де-ень, пан инженер!
— А, это вы? Здравствуйте, — приветствовал Ткаченко фольксдойча.
Под стеной у окна стояли стопки отпечатанных бланков удостоверений. Их было много, но, видимо, пересчитаны, и фольксдойч топтался тут не случайно. Дай только повод, пусть даже малейший, и он, конечно, донесет.
— Почему не отгружают? — деланно безразличным тоном спросил Ткаченко. — Сколько накопилось, негде повернуться!
— Эге!
Выбрав момент, когда фольксдойч отлучился в другой цех, Ткаченко подскочил к одной из стопок. Он увидел, что они перевязаны шпагатом. По краям — синие картонные уголки. Ткаченко соображал: снять несколько бланков можно лишь при условии, если нарушить упаковку. А это сразу бросится в глаза. Утащить и спрятать целую стопку? Слишком рискованно. Где ее спрячешь? И вынести сразу не удастся...
Ткаченко отошел к рабочему месту. И вовремя. Тут же .явился фольксдойч.
Не обращая на него внимания, Ткаченко возился с машиной, а весь был во власти назойливой мысли: как изъять несколько бланков? И наконец придумал: он достанет такой же шпагат, синие картонные уголки и, если позволит время, перепакует пачку.
С таким намерением и явился он на следующий день в цех. Приветливо поздоровался с фольксдойчем. Но, к огорчению, заметил солдата, который обычно грузил и увозил бланки из типографии.
На счастье, случилось так, что и солдат и фольксдойч в ожидании грузовика вышли во двор типографии распить бутылку пива. Оставшись один, Ткаченко этим немедленно воспользовался. Он подбежал к стопке, лезвием разрезал шпагат, снял несколько бланков, сунул их в кучу бумажного хлама и быстро перепаковал стопку.
Вся эта операция длилась одну минуту, но она показалась инженеру целой вечностью. Лоб покрылся холодным потом, руки дрожали, и даже покалывало в кончиках пальцев.
Когда солдат и фольксдойч возвратились в цех, Ткаченко хладнокровно занимался своим делом и старался на них не обращать внимания.
— Слыхали новость? — пропищал фольксдойч. — На приказе генерала Шоне наклеили листовку. — И, воровато оглянувшись по сторонам, добавил полушепотом. — Оказывается — подпольная!
— Не слыхал, — равнодушно ответил Ткаченко.
В это время в цехе появился плотный человек в коричневой форме. Он пренебрежительно бросил «Хайль!» и осведомился, сколько подготовлено пачек, сделана ли опись.
Солдат погрузил бланки и залез в кузов. Офицер сел в кабину, и машина укатила.
Только теперь Ткаченко облегченно вздохнул...
После работы, придя домой к Паше, Алексей Дмитриевич устало присел на стул и, вспомнив, как все произошло, горько улыбнулся. Он и сейчас еще внутренне холодел от мысли, что мог «засыпаться».
Савельева, получив бланки, тут же вынесла их из дому и спрятала в надежном месте. Лишь когда вернулась, она поблагодарила:
— Спасибо, Алексей Дмитриевич, не подвели, —= и спохватилась: — А как же с печатью?
Ткаченко пошутил:
— Вам подавай мед да еще и ложку!
— Без «ложки» никак не обойтись, — радостно улыбнулась Паша. — Хорошо бы завтра получить печать, а?