Победивший платит

Жоржетта

– Я передам ваши слова милорду, - обещает безопасник прежде, чем выйти - не прощаясь, разумеется.

Глава 7. Иллуми.

Дом покровителя принимает измотанного гостя с той же бережной заботой, с которой теплая рука друга способна принять замерзшую ладонь; здесь все знакомо, утешающе спокойно и гармонично, от мерцающих скульптур в саду до отглаженной временем поверхности чайного столика.

– Посиди и успокойся, - без предисловий требует Нару, и я с облегчением подчиняюсь этой властной заботе.

Поистине разумный обычай - когда молодого человека,

едва вступающего в жизнь и в круг обязанностей, берет под свою опеку покровитель, старше годами и не связанный с ним прямым родством - а значит, тот, в чьих мотивах присутствует лишь благожелательность, но не корысть. Когда лорд Нару взял меня под свою руку, я был таким неоперившимся юнцом. Пусть теперь я - давно Старший, а он - почтенный человек в отставке, хотя и с влиянием при дворе, но его советы неизменно мудры, и верхом непочтительности было бы им не последовать. Даже - или тем более - в такой малости.

Хотя рука все еще ноет отвратительной нервной болью, и чашку приходится брать осторожно.

– Ну вот, - спустя четверть часа уютного молчания, сонастраивающего мысли и чувства, решает мой покровитель, - теперь, пожалуй, я могу за тебя не опасаться. Пылкость духа - залог воинской доблести, это признак вашей семейной линии, удачный для гема... но неужели ты настолько себе враг, Иллуми, что потрясения способны выбить из тебя такие жгучие искры?

– Следовало приехать к вам раньше, - покаянно отвечаю я. Нару прав, как всегда, мягко и неодолимо; мне таким не быть никогда, а жаль.
– Но появление этого создания испортило мои отношения как с достойной сдержанностью чувств, так и со временем.

Невероятно, но Нару улыбается; острый золотисто-алый блик сквозь инеистый витраж возраста на секунду делает его совершенно, восхитительно молодым, стерев признаки прожитых лет и поманив эгоистической мечтой и самому так же вольно-почтительно обращаться со временем.

– …вина семьи Бонэ, очевидно, тоже лежит на барраярце?
– спрашивает, изучая взглядом мою раненую руку. Младший упомянутой семьи неплох, как фехтовальщик, и ударил точно, едва только смог.

– Нужно же было молодому Бонэ набраться, - зло и раздосадованно жалуюсь я на жизнь. Позор для взрослого мужчины, но здесь, в этом доме, можно.
– Наверное, стоило изменить моим принципам, напиться самому и сделать вид, что не расслышал вопроса. Ох, глупо с моей стороны заниматься такой анти-рекламой своего семейного дела.

– Поздновато для тебя, - подсмеивается видящий меня насквозь покровитель, - возрождать давно утерянные дурные привычки. А уж если Бонэ пил настои из трав, несущие твое имя, его поведение вдвойне отвратительно: несдержанно и неблагодарно.

– В итоге похмелье придется расхлебывать мне, - безо всякого удовольствия констатирую. Я сдерживался, сколько мог; глупый поступок, но и повод к поединку не отличался вескостью.
– Юноша развлекся за мой счет, рука у меня болит, а к списку недостатков характера добавятся недостойная Эйри вспыльчивость и бретерство.

– Не терзайся, - ласково усмехается милорд, - этот список уже заполнен и общеизвестен.

Мы знакомы три десятка лет, большая часть которых отмечена доверием самого высокого

порядка, ни разу не обманутым. Идеальные воплощения теоретических идей печально редки, но только не в этом случае: между Нару и мною хрупкая мозаика отношений сложилась сразу и идеально. И то, что в иных устах сошло бы за намеренную попытку обидеть, в исполнении Нару звучит сейчас необидным утешением.

– Расскажи хотя бы, - оценив мое настоятельное желание выговориться, просит он, - как старший Бонэ отнесся к проигрышу своего юнца. Семья не слишком влиятельна, однако портить отношения со всем кланом я бы тебе не рекомендовал.

– Неожиданно трезво, - отвечаю я, припоминая недавний разговор, во время коего старший Бонэ, казалось, был в равной степени раздосадован поведением своего отпрыска и собственным жгучим любопытством, был ли упомянутый отпрыск прав в своих предположениях.
– Я, в конце концов, всего лишь предоставил их поросли возможность полетать.

Бонэ, пробившись через мою защиту, сделал ставку на атаку, ранил меня и проиграл. Полет, впрочем, был красивым: с хрупкой на вид паутины силовых мостиков вниз, в объятия декоративных зарослей. Надеюсь, паршивец не сломал себе ничего серьезного: было бы дурно прослыть избивающим младенцев.

– Да, я слышал, - усмехается Нару.
– Эта новая мода с драками "на небесной тверди", а проще говоря, на весу меня немного раздражает. Признак старости, вероятно.

– Милорд кокетничает, - максимально невинным тоном замечаю я. Душу вызволяет из усталости мягким, доверительным теплом его ладони поверх моей, все еще вздрагивающей редкими толчками боли.

– Наглец, - смеется мой покровитель и серьезнеет далеко не сразу.
– Но все же впору молиться о том, чтоб хотя бы в ближайшие месяцы прививка от длинноты языка, поставленная Бонэ твоими усилиями, сработала не только для него. Столица велика…

– Мои саи долго спали в хранилище, - мрачно сообщаю я.
– Это повод стряхнуть с них пыль, но особенной радости я, признаться, не испытываю.

– Тебе плохо дается наука осторожности, - вздыхает Нару.
– Остается надеяться лишь на то, что это свойство - не семейное достояние, и тебя убережет от беды либо привычка думать о последствиях своих порывов, либо удача, сопровождающая дерзких.

– ...Безумцев, - подсмеиваюсь я.
– Вам ведь это слово первым пришло на ум? Право слово, милорд, одна дуэль за тридцать лет не говорит о воинственном инфантилизме.- Стирая улыбку.
– Признаюсь, владеющее мною веселье имеет несколько нервный характер. Вы понимаете, почему.

– Барраярец, - кивает Нару.
– Что он за существо? Он опасен, несомненно, одним своим существованием, но кто он такой?

– Дикарь, - испытывая совершеннейшую беспомощность перед этим фактом, кривлюсь в ответ.
– Хотя… можно было бы ожидать худшего. Может быть, я переоценивал способности диких генотипов к адаптации, может быть - недооценивал его ум.

Нару доверительно наклоняется ко мне, блеснув седой патиной на рыжеватой сложной косе; гребни, до которых мой милорд большой охотник, скрепляют пряди, сплетенные в подобие хризантемы. Его любимый стиль - и мой, по наследству.