Победивший платит
Шрифт:
Не иди на сделку с врагом. Не договаривайся с тем, чье высокомерие никогда не позволит счесть тебя человеком. Не садись с дьяволом кашу есть, у него ложка длиннее. Неужели не ясно?
Наконец, дверь отъезжает в сторону, и воздвигшаяся на пороге фигура меряет меня неприязненным взглядом и брезгливо изрекает: - Собирайся. Необходимый минимум ты получил, остальное будешь долечивать дома.
Разумеется. Ни объяснений, ни извинений я не заслуживаю. Благодарности за хладнокровную осмотрительность в намеренно дурацкой ситуации - тем более; еще один аргумент в пользу того, что неуместное якобы любопытство
Осторожно приподнимаюсь с кресла, нашаривая палку. Не боль, но ожидание боли и неуверенность... засиделся я в летающей мебели. А выяснить отношения можно и на ходу. Резко и с места: - Конвой ты за дверью оставил?
Гем-лорд щурится: - А ты успел натворить что-то, что требует подобных мер?
– Я?
– Скандал бесполезен. Но чемпионат по наиболее удивленному и выразительному заламыванию брови продолжается.
– Не ты ли отбил у меня все желание идти с тобою добровольно? Подсылая ко мне своих подручных.
– Полагаю, ты не настолько идиот, чтобы считать, будто и папарацци присланы мною, - пожав плечами, констатирует сообразительный цет.
Парирую напряженно и зло: - Я давно не верю в Деда Мороза на Зимнепраздник... и в случайные совпадения тоже. Думал, я все приму за чистую монету и не задумаюсь, как эти писаки сюда попали? Надо было выложить им все, что я о тебе думаю, а не печься, как дурак, о репутации твоей семейки, выслушивая мерзкие новости с каменным лицом.
– А что из этих новостей тебя касалось напрямую?
– на показной манер удивляется он. Гем идет рядом, снисходительно приноравливая свой шаг к моему ковылянию. Слова я выговариваю быстрее, чем иду.
– Слухи ходят всегда, и я не счел разумным передавать их в больницу.
– С чего ты взял, что меня интересуют слухи?
– чуть морщусь.
– Ты уже устроил мне одно шоу, - отрезает гем ядовито, однако не спешит опровергнуть новости, - не хватало подкинуть тебе новую пищу для паранойи. Зачем мне очередной суицид?
– Не увиливай, - мгновенно обрываю. Вину за твою провокацию ты на меня не свалишь.
– Ты дрался, да или нет?
– Я сам знаю ответ: под складками накидки видно, что правую руку гем держит неловко, словно инстинктивно бережет.
– Да, но какое у тебя право требовать ответа...
– Значит, про остальное тоже не соврали?
– перехватываю инициативу у самой дверцы машины.
– Про что именно?
– интересуется тот осмотрительно.
"Хочешь, чтобы я перечислил? Изволь". Методично загибаю пальцы.
– Что тебе нанесли какое-то формальное оскорбление, связанное с моим именем. Что ты чуть не зарезал какого-то кретина, устроив за меня драку, словно за нервную дамочку. Что ходят слухи, будто ты собираешься отдать меня еще кому-то из своей родни; мог бы хоть на эту тему не распространяться? Или предупредить меня об этих слухах заранее.
– Больше половины вздора, - раздраженно огрызается гем Эйри.
– Никакому родственнику я такого счастья не пожелаю, и в дуэли
Устраиваюсь поудобнее на мягком сидении, пока машина плавно, словно вздернутая на невидимой ниточке, взмывает в воздух. С показным сожалением вздыхаю.
– Увы, был неправ. Надо было сказать этим славным ребятам чистую правду: что держишь меня в неведении и взаперти, а я тебя ненавижу. А дальше - просто стоять и пускать слюни, для полноты образа. И отпустить их восвояси. Дело чисто семейное, а мне с чего оказывать твоей семье услуги?
– Но ты как раз с этого начал - с оказания услуг, - кидает он мне в лицо.
Если бы я мог, то зашипел бы, как раскаленный камень, на который плеснули водой, и изо всех слов внезапно вспоминаются только непечатные.
– Ах, ты!...
– Полегче!
– вспыхивает уже цет.
– Я тоже испытываю острое желание высказать тебе все, что думаю, но, пожалуй, сдержусь. В следующий раз я благополучно выставлю тебя на посмешище, и отбивайся сам. Тебе вполне официально и законно свернут шею, и я больше не буду обязан заботиться о лагерной шлюшке с раздутым до предела самомнением. Надеюсь, таким способом самоубийства ты останешься доволен.
Мы оба молчим. Праведный гнев быстро затухает, захлестнутый волною иррационального стыда. И отвращения.
– Если ты лишил меня права распоряжаться самим собой, словно животное, сойдет и такой выход, - кривлюсь, наконец.
– Меня устроит вариант отправиться на тот свет, прихватив с собой кого-то из здешних уродов.
– Право распоряжаться своей жизнью следует заслужить, - объясняет насмешливо.
– И не причинять этим неудобства своей семье и господину.
– У меня нет и не будет господ, - зло щурюсь.
– Тем более такого, как ты. Который меняет честный договор на сплетни, ложь, угрозы и провокации.
– У тебя нет выбора, ты мой родич, - приподнимает бровь.
– Если тебя не устраиваю именно я, то, может, мне и вправду стоит сосватать тебя в другую семью?
Мне хватает остроумия только огрызнуться: - Не думай, что ты сможешь меня продать. Тебе это дорого обойдется.
– К сожалению, ты прав: раз мой брат умудрился сотворить такую глупость, то я обязан взять на себя ответственность и за его поступок, и за тебя. Переложить это на плечи другого будет безусловной подлостью. Отказаться от его вдовца прилюдно - низостью. А отдать тебя в руки профессионалов, которые быстро сделают из тебя шелковую нить, мне не дает жалость.
Жалость, как же. Оставил бы меня в покое, воспитатель... В приступе черного вдохновения меня вдруг осеняет: - Да ты просто капризничаешь, как маленький ребенок! Ни за что не отдашь свою куклу, даже если для этого потребуется ей оторвать руки-ноги?
Кажется, с оскорблением я попал в точку.
– Ах ты, дикое создание!
– плюется гем-лорд.
– Я слишком долго и неоправданно терпим к твоему происхождению, потому что не хотел бы превращать дом в тюрьму. Но ты меня вынуждаешь.
Приехали. В прямом и переносном смыслах. Колпак машины поднимается, выпуская меня... нет, не на волю, а в уже знакомое заточение семейного особняка. На душе мерзко.